Проклятый берег
Шрифт:
Я не вмешивался. Это их личное дело. Выяснение отношений между двумя джентльменами.
Я отвернулся и еще раз посмотрел на моего покойного друга. Он лежал в ящике с закрытыми глазами… Бедняга Хопкинс… Какое у него мирное, спокойное лицо…
– Что это?
Я отчетливо увидел, как дрогнула мышца на его лице.
Возле носа.
Матерь божья! Мы ведь… мы ведь не проверили – жив ли он?
– Прекратите! – крикнул я дерущимся и с чувством пнул Альфонса, который как раз схватил Турка за уши и
– Ребята! По-моему, Чурбан пошевелился. Надо проверить… может, он еще жив…
– Ты пульс у него не проверял? – спросил Альфонс у Турка.
– Нет, я думал… – пропыхтел тот.
Мы кинулись к Хопкинсу и вытащили его из ящика. Альфонс приложил ухо к его груди. Мы, напряженно ожидая, стояли рядом.
– Ну?…
– Ничего не слышу… – Ухо от груди он, однако, не оторвал и после долгой паузы добавил: – Может быть… Иногда кажется, что немного стучит… И он не холодный… совсем не остыл…
Он вытащил из кармана плоскую фляжку и, разжав зубы, влил несколько капель рома в рот неподвижному Хопкинсу. Я начал растирать Чурбану грудь.
Если он был жив, то только благодаря тому, что рана оказалась очень тяжелой. Я не шучу. Так оно и есть. В Сингапуре один капитан полиции рассказывал мне, что при глубоком обмороке человек не так кровоточит, потому что кровообращение замедляется и свернувшаяся кровь успевает закрыть рану.
Через несколько минут, показавшихся нам вечностью, мы услышали слабое сердцебиение.
– Нужен врач, – сказал Турок. – И хороший врач.
Мы уложили Хопкинса на кучу пустых мешков и побежали за врачом…
Постоянные компаньоны Альфонса терпеливо дожидались нас на причале.
– Можете идти, – сказал Альфонс – Мы сами сделаем все, что нужно.
В оранском порту у нас был свой врач – Федор Квастич, служивший когда-то на русском крейсере «Кронштадт». После революции судьба занесла его в Оран.
Дела у него и с самого начала шли не бог весть как, а потом из-за вина и карт совсем покатились под горку. Пришлось даже за что-то отсидеть год в тюрьме.
Отбыв срок, Квастич осел в порту в качестве врача и мор-финиста. Тут живут не бюрократы. Не диплом важен, а умение. А Квастич умел многое! В первую очередь – молчать. Он хорошо знал, что такое врачебная тайна. Если он извлекал из кого-нибудь револьверную пулю, то это не значило, что на следующий день в газетах появится полицейское коммюнике, а если констатировал смерть, то не морочил голову, выясняя, где пациент обрел вечный покой.
Это и называется врачебной тайной.
Квастич много читал, много пил, а в виде побочного занятия играл на фортепьяно в кабаре «Рогатая Кошка». Между прочим, играл первоклассно. Крупные, веснушчатые, белые руки этого опухшего от спирта толстяка так и летали по клавишам.
Мы мчались вовсю – благо «Рогатая Кошка»
– А где Турецкий Султан? – спросил вдруг Альфонс. Турок снова исчез!
Ну и ну!..
– Вот уж точно, что на воре шапка горит! – воскликнул Альфонс.
– То, что на воре, полбеды – мы и сами не святые. Только он за сегодняшний день уже второй раз нас обманывает…
– Сволочь! Я его таки задушу!
– Сейчас надо прежде всего найти Квастича.
Доктор как раз играл на фортепьяно. Глаза его мягко поблескивали из-под густых бровей. Увидев нас, он опустил крышку инструмента, взял шляпу и сказал хозяину:
– Меня вызывают к больному… Прошу прощения.
С этими словами он вышел. Вот какой это был человек.
– Нож? – спросил у нас Квастич.
– Нет.
– Пуля?
– В затылок.
– Тогда ему конец.
Мы почти бежали по пустынной улице.
– А где ваш чемоданчик? – спросил я.
– У Орлова.
– Зайдем возьмем.
– Двести франков.
– Что-нибудь придумаем.
Орлов было прозвище одного типа, скупавшего краденое и бравшего вещи в залог. И надо же, чтобы чемоданчик Квастича оказался именно у него.
Мы постучали к Орлову. Сгорбленный, с седой бородкой ростовщик жил один в небольшом одноэтажном домике.
– Нам нужен чемоданчик доктора Квастича.
– Двести франков.
– Сейчас у нас нет.
– Очень жаль.
– А может, все-таки…
В его руке появился револьвер.
– Сволочь ты, Орлов! – сказал я.
– А что поделаешь? Я только потому и взял его в залог, что всегда найдется какой-нибудь умирающий, ради которого его выкупят. Тут не благотворительное учреждение. Если я раз отдам его даром, тогда прощай мои двести франков.
– Откуда же мы их возьмем?
– Сейчас двенадцать. За полчаса можно обчистить какую-нибудь квартиру.
– За это время Хопкинс умрет.
– А я что могу поделать? Не подходить ближе – буду стрелять!
– Пошли! – сказал Альфонс – Подождите нас здесь, Квастич. Мы скоро вернемся.
Мы вдвоем вышли в ночь. От одного из доков длинный мол тянулся в море. Рядом с ним стояла небольшая, шикарная прогулочная яхта.
– Ну как?
– Можно попробовать… Мы направились вдоль мола.
– Осторожно!
С яхты на причал сошло несколько человек. Мы притаились за какими-то тюками, прикрытыми брезентом. Высокий седой мужчина в форме шел рядом с офицером помоложе. За ними следовали два матроса.
– Я поговорю с капитаном, – сказал холодным, носовым голосом седой.
– А если он не придет? – спросил офицер помоложе. – Мог бы уже и появиться.
Голоса и шаги стихли… Мы скользнули к яхте. Только найдутся ли проклятые двести франков на этой барской игрушке?