Проклятый дар
Шрифт:
– Так, может, нельзя вам, Алена Михайловна? – Он все еще не решался протянуть ей пачку своих дешевых и ядреных сигарет.
– Можно. Что со мной станется? Я когда курю, у меня мысли на место становятся, а сейчас там, – она перестала рисовать узоры на подоконнике, постучала себя по виску, – там полный хаос. И тут, – узкая ладошка прижалась к груди, – тут тоже хаос.
– У меня только такие. – Петрович решился, выложил на стол пачку. – Сгодятся?
– Сгодятся. – Трясущимися руками, такими, какие бывали у него самого после особенно сильного перепоя, девочка достала из пачки сигарету, обвела растерянным
Да, курить в палате – это не дело. Лучше во дворе. Начальство все разъехалось, на посту сегодня Ильинична, добрейшая и милейшая дама, с которой завсегда можно найти общий язык. Ничего страшного не случится, если на пару минут они выйдут на свежий воздух.
– А давайте пройдемся! – предложил он. – На улице свежо, но вы мою ветровку набросите и не замерзнете.
– Можно? – В ее глазах вспыхнула радость, впервые за долгие месяцы. – Иван Петрович, точно можно? А как же инструкции?
– А мы никому не расскажем. – Он заговорщицки подмигнул.
– А постовая?
– Свой человек.
– Я буду хорошо себя вести, обещаю.
– Я вам верю, Алена Михайловна.
В темноте, сидя на той самой, притулившейся под яблоней скамейке, Петрович изо всех сил старался рассмотреть лицо Алены. И когда огонек сигареты разгорался чуть ярче, ему это почти удавалось. Девочка курила молча, и он тоже молчал, не хотел мешать. Если захочет поговорить, скажет, а пока чего уж там…
Тихие шаги он услышал слишком поздно, лишь тогда, когда из темноты, как чертик из табакерки, вынырнул главврач. Принесла нелегкая посреди ночи…
– А кто это тут у нас рассиживается?!
Голос у главного был раздраженный. Именно таким вот особенным голосом он разносил персонал на пятиминутках и сообщал о штрафных санкциях. В их больнице было много штрафных санкций, так много, что премиальные получали единицы, только самые приближенные. Петрович приближенным не являлся, и оттого лишних денег ему никогда не перепадало.
– И кому это закон не писан? – Главный подошел вплотную, всмотрелся в его лицо. – Горькавый! Ну кто бы сомневался! Вместо того чтобы заниматься своими непосредственными профессиональными обязанностями, ты тут перекуры устраиваешь.
– Егор Васильевич… – Назревающий скандал нужно было как-то гасить, но вот беда – Петрович не знал как. – Егор Васильевич, я уже…
– И кто тут у нас еще такой смелый? Кому работа не дорога? – Нет, теперь его уже ничто не спасет.
– Не кричи, Егор. Это я. – Голос у Алены Михайловны был тихий и спокойный. Именно так она разговаривала с Петровичем, когда он числился ее пациентом.
– Кто – я? – В темноте вспыхнул экран мобильного телефона. В его мутно-голубом свете лицо Алены Михайловны было неестественно бледным, точно неживым.
– Ты?! – А ведь главный ее послушался, перестал кричать. – Что ты тут делаешь? Как ты вообще?..
– Уговорила Ивана Петровича нарушить должностные инструкции, вывести меня на свежий воздух. Ты не ругайся, он не хотел, это я настояла.
– Ты настояла? – Голубой огонек мобильного метнулся вверх и погас. – А какое ты вообще имеешь право настаивать?! Алена, если ты не в курсе, ты здесь пациентка, а не врач. Быстро встала и пошла в палату!
– Егор Васильевич, ей уже намного лучше. Помогло лечение, – попытался вступиться за девочку Петрович,
– А ты вообще никто! – в грудь уперся палец главного. – Ты младший медицинский персонал, у тебя нет никакого права решать, кому здесь стало хуже, а кому лучше. Это хорошо, что я отчет забыл. Хорошо, что вернулся. Вот своими собственными глазами увидел, что вы тут творите в мое отсутствие.
– Егор, пожалуйста!
– А вам, больная Прицепина, я не Егор, а Егор Васильевич, ваш лечащий врач! – Он уже не кричал, он шипел и плевался слюной. – Ну-ка, встали оба и пошли!
– Егор Васильевич, – в голосе Алены Михайловны зазвенел лед, – вы не имеете права обращаться с нами подобным образом. Я связалась со своим шефом, профессором Острейко. Завтра он приедет, чтобы решить вопрос о моем переводе в другую клинику.
– И как это ты с ним связалась, позволь полюбопытствовать? – вкрадчивым шепотом поинтересовался главврач.
– Не твое дело, – отрезала Алена Михайловна, и Петрович скорее почувствовал, чем увидел, что она поднялась со скамейки.
– Ошибаешься, очень даже мое. Ты моя пациентка, и мне решать…
– Что решать?! Травить ли меня дальше аминазином с галаперидолом?! Не ты будешь решать, а консилиум. Я требую консилиума, слышишь?!
От звонкого звука пощечины у Петровича испуганно сжалось сердце. Зачем же она так? Зачем злит главного? И только лишь когда Алена Михайловна приглушенно всхлипнула, до него вдруг дошло, что это не она ударила, а ее ударили. Ударил человек, которого все считали ее другом, который должен был беречь ее и защищать.
– А теперь ты меня послушай. – Голос главного изменился до неузнаваемости, никогда раньше, даже во время самых страшных разносов, в нем не было столько ненависти: – Не знаю, отчего ты вдруг очухалась…
– Перестала пить твои таблетки! Без них мне вдруг стало намного лучше. Странный терапевтический эффект, не находишь?
– Значит, перестала пить таблетки? Ладно, я учту это на будущее.
– Не будет у нас с тобой никакого будущего. Завтра я все расскажу Антону Карповичу.
Чуден мир твой, Господи! О чем говорят эти двое? Какие таблетки?! Какой Антон Карпович?! Петрович дрожащей рукой вытащил из пачки сигарету, сунул в рот, но так и не прикурил.
– Завтра ты никому ничего не расскажешь. – А главный, похоже, успокоился окончательно. Петрович не знал наверняка, но по голосу чудилось, что он даже улыбается. – Завтра ты будешь овощем, нафаршированным нейролептиками. У тебя острый психоз, я вынужден принять меры. Эй, санитар, бери пациентку под белы рученьки и веди в палату, я сейчас сделаю необходимые назначения.
Что-то Петровичу не нравилось в этом разговоре, очень сильно не нравилось, но стариковский мозг отказывался переваривать полученную информацию. Получается, что Алена Михайловна не принимала таблетки? А ведь запросто! После того случая Матвей мог и наплевать на инструкции. Ему врал, что проверяет, а сам стеснялся… Он, значит, стеснялся, а она не пила. Не пила и без лекарств вдруг почувствовала себя лучше, а главврач вместо того, чтобы порадоваться, разозлился и грозится фаршированным овощем… Ох, грехи тяжкие, зачем же он сегодня столько водочки выпил?.. Выпил бы меньше, соображал бы быстрее, а так приходится с муками…