Проклятый горн
Шрифт:
Я знал. Лошади, клинки, кирасы, порох, ядра, фураж, жалованье солдатам, привлечение наемных частей и прочее, прочее, прочее выльются в итоге в гору золотых флоринов.
Сегодня я был склонен к подозрениям и отметил для себя, что приграничный конфликт возник очень быстро после того, как его светлость передал под опеку Геры Эрика. Если вспомнить, что Орден имеет довольно серьезное влияние в Лезерберге и не может мстить Риапано, в отличие от герцога, которого можно подергать за усы…
Заговор вырисовывается занимательный.
Если моя теория верна, не думаю, что будет
– Мастеровые не желают оплачивать войну. Даже скоротечную, – понял я.
– Не желают. Урожай в прошлом году был плохой, цены на продукты выросли. Той весной уже повышали налог на армию, теперь происходит то же самое, но деньги требуют большие. Но воду, господин Ван Нормайенн, мутят отнюдь не мастеровые, а главы гильдий. С тех, кто торгует шелком, шерстью и хагжитскими пряностями, налог берут немалый. И конечно же никто из них не желает распахивать сундуки с золотом и отдавать тридцать процентов своего годового дохода.
– И поэтому гильдии предпочитают тыкать зажженным факелом в солому.
– Очень точно сказано, страж. Простой рабочий люд вспыхивает, как порох. Нужна лишь метко брошенная искра.
Он покосился на спящую дочь, и на его лице впервые появилось тревожное выражение.
– При каких обстоятельствах следует ждать неприятностей? – спросил я.
– Если совет ландратов одобрит налог.
– Слова его светлости разве недостаточно?
– У Клагенфурта ряд вольностей, которым уже несколько веков. Сперва ландраты обязаны подтвердить, что принимают налог. После их голосования городская управа из восьми избранных уважаемых жителей подписывает бумагу и отправляет ее бургомистру. И только после его печати, обязующей чиновников собрать подати, начинает действовать приказ герцога.
Я усмехнулся, вспоминая его светлость Рихарда фон Заберга. Нрав у этого правителя был не то чтобы мягкий.
– И как часто благородные люди из ландратов вашего региона идут наперекор властелину страны?
Он вернул мне усмешку:
– Никогда.
– Сплошная никому не нужная бюрократия, – презрительно скривился Проповедник.
– Ваше решение всего лишь формальность. Вы поддержите налог.
Фон Демпп развел руками:
– Иного способа все равно нет. Нам нужна сильная армия, для этого требуются деньги. И лучше столкнуться с недовольством черни, чем с обвинением в государственной измене. Гильдии сеют смуту, но я уверен, что у них не хватит духу начать бунт. Бургомистр хорошо платит стражникам.
– Их меньше, чем горожан, – резонно возразил я ему.
– Конечно. Но совет ландратов еще в сентябре одобрил наем двух рот кондотьеров. Это почти пятьсот хорошо обученных солдат.
Угу. Хорошо обученных убийц. Кондотьеры серьезные рубаки, но северян они никогда не любили и частенько меняли хозяев. Лично я не поручусь, что, если в городе закипит, они останутся верны бургомистру. Вполне возможно, вместо того чтобы подавлять бунт, наемники пойдут грабить и насиловать.
– А кроме них? – поинтересовался я. – Есть
– Да. Рота латников и бригада легкой кавалерии. Уверен, армия подавит любые волнения.
Я хмыкнул.
– В Лисецке тоже так думали. Народ затоптал солдат, – напомнил я ему. – Когда случается бунт, люди перестают быть людьми и превращаются в жаждущую крови толпу.
– Я их не боюсь, – рассмеялся он.
А зря.
– Когда собирается совет?
– Послезавтра в полдень. Перед этим отправлю Ульрике к сестре.
– Позвольте вопрос?
– Пожалуйста.
– Вы рассказали мне все это с какой-то целью. Рассказали, хотя не любите таких, как я. И не слишком возражали, когда ваша дочь пригласила меня в ту же таверну, где собираетесь остановиться и вы. Почему?
Несколько секунд он изучал меня, затем, признавая правоту моих слов, неохотно произнес:
– Мой отец называл вас компанией, собранной из беспризорников без роду и племени. Мелкими зверьками, из которых выращивают псов, натасканных и подготовленных для убийства. Его злило, что нам, благородным, зачастую приходится считать вас ровней и спускать многое из того, что не позволительно другим.
Я знавал подобных господ. Их страшно бесит, что у людей вроде меня есть возможности, которых нет даже у владетелей. Например, долгая, пускай и в теории, жизнь. Или право ехать с ними в одной карете. Кое-кто из баронов и ландратов решительно не может вытерпеть подобную, на их взгляд, несправедливость.
– Слышал подобную точку зрения. Она довольно быстро меняется, стоит лишь во влиятельном доме случиться необъяснимому. Тогда все принципы отметаются, и благородные господа зовут таких, как я.
– Вполне понимаю вашу иронию. – Он не показал, что ему обидны мои слова. – Но в моей стране дворяне ревностно относятся к своему положению и привилегиям. Так что, простите, господин ван Нормайенн, мало кто стерпит присутствие стража в экипаже для благородных господ. Если, конечно, сам страж не является носителем высокой крови, как двое детей нашего герцога.
Проповедник хмурился. Ему не нравилось, что его спутника считают человеком второго сорта. Старый пеликан давно привык, что лишь он может выражать недовольство моими поступками.
– И тем не менее я еду рядом с вами.
– Законы. – Его улыбка как бы говорила мне, что, не будь их, мы бы не беседовали. – К тому же я гораздо терпимее своего отца и куда меньше кичусь благородной кровью. Времена изменились.
Он откинулся на мягкую спинку кресла и вновь стал изучать проплывающий пейзаж. Но я кашлянул, привлекая к себе его внимание.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, ландрат. Если общество стража вам не слишком приятно, то почему не ограничить наше знакомство дилижансом?
– Из-за нее. – Фон Демпп кивком указал на спящую дочь. – Она всегда мечтала увидеть человека из Братства.
Сочтя, что этого ответа достаточно, ландрат сделал вид, что забыл обо мне.
– Ложь, – пропел мне на ухо Проповедник. – У этой благородной паскуды на роже все написано.
Я ободряюще кивнул, мол, выскажи свои предположения.