Проклятый род. Часть I. Семья железного старика.
Шрифт:
– Свою выгоду соблюдает. Не иначе. А тут дела стали.
Но деньги на нужное все же были. Только процент на много месяцев разладился.
И потекли дни. И лето было. Осень завершилась.
Накануне свадеб дом на Торговой. Вот только годовой срок траура пройдет. Неблизко еще. Ну, да и недалеко.
Александра, сестра железного старика, тетя Саша, сорокалетняя девица, юркая, картавая; все над ней подсмеиваются, над ее двадцатилетней любовью.
Сампсон Сампсонов давно-давно приехал однажды из Петербурга; вспомнил, что у него от отца именьице на Волге зря стоит. А деньги нужны были. Сампсону Сампсонову
– Вьюбьена, как коська.
Умер железный старик, Сампсон Сампсонов о наследстве разузнал. Тут как тут. Прикатил. Визит. Его и не узнать. Так же прыгает-вертится-хохочет. Но седой стал. Усы, впрочем, красит. И так же в стрелку. Но для тети Саши он тот же. И счастью ее нет границ.
Важно-насмешливо играет Сампсон роль жениха. Ежедневно на Торговую обедать из гостиницы ездит. За столом шутит, анекдоты рассказывает, громко хохочет, невесту дразнит, в румянец вгоняет.
– Все равно уж, про себя решил, загублю свою вторую молодость. Как-никак, хоть обидел старик сестру, а с домиком на горе у нее тысяч до двухсот. В Питере не каждый день про такие деньги услышишь. Это здесь только она не невеста. Там бы она и для графа пара.
Блаженствует невеста Александра. На гору, на Откос, часто ездит, смотрит, как комнаты в доме маляры отделывают. Домик кирпичный, небольшой, одноэтажный. В пять комнат. Но прочный на диво. Стены толстые. Блаженствует невеста. С малярами толкует, от блаженства так картавить стала, что редкое слово понимают чужие люди. Будто курица кудахчет, а не человек говорит.
По комнатам гнезда своего бегает, краски не боится; в спальню забежит - застыдится, лицо красное станет и масляное. А лицо у Александры чуть рябое.
Спальню мастера голубой материей обивают.
Хорошенькое гнездышко у старой невесты. Домик маленький, а сад при нем вдоль по улице Откосной большой, и позади домика все сад. Тени сколько летом будет. И счастья сколько в этом саду! Много будет позднего счастья.
Скоро-скоро будет свадьба в дому на Торговой. И не одна эта. Но порешили, что эта будет первая. Уж очень долго ждала Александра. По двадцать лет только в сказках жениха ждут.
X
Вторая свадьба сильно беспокоит мать-вдову.
Макар на Раисе Горюновой жениться хочет. Совсем решил, безотлагательно. У Горюновых уж приданое шьют. И раньше было заготовлено. Ну, да жених из
С Горюновыми старик знакомства не водил. Однако, раза три в ярмарочное время деньгами Михаилу Филипповича ссужал.
Много народу торгового к железному старику за деньгами приходили. Кто важный придет, веселый. У самого деньги немалые. Только в товаре, или в баржах, в плотах. А кто придет да покланяется. Сам знает, что человек ненадежный. Ну, а с Божьей помощью и обернуться может. Еще как.
Михайло Филиппович Горюнов, Раисин отец, имеет на Верхнем базаре галантерейное дело. Немалое.
В полумиллионе он в лучшие времена был, говорили. Но в последний раз, года за два до смерти своей, отказал ему в деньгах железный старик. Много ли просил Михайло Филиппович, или старик учуял неладное, только не дал. А через год уж Горюновские дела сильно покачнулись.
Потом разное говорили. Одни говорили:
– Дай он ему тогда пятьдесят тысяч, или хоть двадцать пять, тот бы обернулся.
А другие говорили:
– Потому и не дал старик, что крах почуял. Тоже не лыком шит. В верные руки что не дать? Все равно что из правого кармана в левый переложить, только больше вынут. Нет! Тут неспроста.
Разное говорили.
Теперь Макар женихом к Горюновым ездит. Весь город о том знает.
Отец тогда с решительным отказом в деньгах к Михайле Филипповичу Макара посылал дважды. Тогда Макар Раису и увидал. Полюбилась ли тогда же, задумал ли жениться - неизвестно, но, говорят, отцу ни слова. Не позволил бы. Тогда старик о Горюновых нехорошее говорил.
Ездит Макар на беговых санках к невесте; матери своей слушать не хочет. А та ему:
– Послушай, Макарушка. Брось ты это. Против отцовской воли идешь. Попомни ты слово мое: горевать тебе с Горюновой.
– Оставьте, мамаша. Не маленький, сам знаю. А вам в ваши почтенные годы каламбуры каламбурить, пожалуй, и непристойно. А я ничего против отцовской воли не делаю. Коли бы папаша жив был, он бы нас благословил. А разговору при папаше о Раисе Михайловне не было.
– Как - благословил бы? Это на Горюновой-то жениться! Да слыхал ли ты, что покойник, царство ему небесное, о Горюновых говорил?
– Нет. Не слыхал.
– Вот и лжешь. Слышал.
– Да не знаю я ничего! По-моему, он бы нас благословил с радостью. А если вы про то, что папаша раз Михайле Филипповичу в деньгах отказали, то это ничего не значит. В деле и не то бывает. Отцу родному отказывают. Может быть, свободных денег не было. Не из дела же вынимать.
– Полно, Макар. Что говоришь! Бога гневишь, против отца идешь.
– Ни капельки, мамаша. А вот вы лучше посоветуйте, кого в посаженные матери пригласить, коли вы сами не пожелаете.
– Макарка!
– Что изволите, мамаша?
– Макар! Нет тебе моего благословения. Не пойду против воли покойника, отца твоего. Он мне перед смертью наказывал. Пусть, говорит, Макар о Горюновой и думать не смеет.
– Неправда, мамаша.
– Как - неправда? Это матери такое слово...
– Потому как если бы правдой это было, вы бы мне повинны были, как мать, тотчас же волю покойного моего отца сообщить. А вы полгода молчали. Не могли же вы волю покойного ни забыть, ни от сына скрыть. Стало быть - неправда. И вам, мамаша, грешно.