Проконсул Кавказа (Генерал Ермолов)
Шрифт:
– Скорей назад! Это они! – Он схватил за повод лошадь Наполеона, поворачивая ее со словами: – Ваше величество! Это необходимо!
Гордость не позволила Наполеону бежать, и он остался на месте, ожидая казаков; маршалы Бертье и Коленкур последовали его примеру. Рапп едва успел повернуться лицом к казакам, как один из них с такой силой вонзил копье в лошадь, что поверг ее на землю. В ту же минуту вся лава, пересекая дорогу, устремилась на богатый обоз, опрокидывая людей, лошадей, экипажи. Тем временем из Городни подоспели конвойные драгуны и конные гренадеры. Вместе со свитой императора
Бездействие противника привело Кутузова к заключению, что Наполеон имеет новые замыслы и что, не успев при Малоярославце пробиться на Калугу, он, вероятно, хочет открыть себе путь через Медынь на Юхнов.
Фельдмаршал еще более укрепился в этом мнении, получив известие о появлении на Медынской дороге авангарда Понятовского. Желая предупредить Наполеона со стороны Медыни и в то же время не упустить из виду новую Калужскую дорогу, он приказал войскам в ночь на 14 октября отойти на Детчино, а затем еще дальше, к Полотняному Заводу.
Перед вечером в ставку прискакал Ермолов, уставший, осунувшийся после трех суток сражений, но с неукротимой жаждой продолжать бой. Кутузов, указывая на него генералам, воскликнул с довольным лицом:
– Еще этому орлу я полета не даю!..
– Неужто мы опять отступаем? – спросил Ермолов.
Он принялся горячо убеждать Кутузова не покидать позиции перед Малоярославцем, доказывая, что ничто не обнаруживает готовности французов к наступательным действиям: с начала дня артиллерия подкреплений не получала, и можно предполагать, что город занят одним авангардом.
– Не от Наполеона следует ожидать безрассудной решительности, – говорил Ермолов. – Позиции нашей армии выгодны, а неприятель никогда не решится принять бой в городе, имея позади неудобные спуски к реке, пагубные в случае неудачи, и мосты, на которые нацелены наши пушки. Армия наша превосходит неприятеля в силах. Кавалерия свежа и в хорошем состоянии, а у французов большой в ней недостаток…
– Голубчик, все равно надобно идти, – возразил на это Кутузов.
– Если уж отступать, то на малое расстояние. Только на Медынь, – предложил тогда Ермолов.
– Как же можно двигаться в виду неприятельской армии? – не согласился с ним главнокомандующий.
– Но ведь опасности никакой нет, – горячился начальник главного штаба. – Атаман Платов захватил на той стороне реки орудия и не встретил большого сопротивления. Нам нечего бояться!..
– Я люблю говорить с тобою, – с ласковой непреклонностью заметил Кутузов, давая тем понять, что спор окончен, – ибо никогда обстоятельства не представляются тебе в худом виде. Но потерпи. Очень скоро мы пойдем за Наполеоном. И не пешком, а бегом…
Фельдмаршал ясно видел, что стоять долее при Малоярославце не было причины. Позиция у Детчина была крепче, и расстояние от нее к Медынской дороге вдвое ближе, нежели от Малоярославца. Коль скоро Кутузов приближался к Медынской дороге и потом выходил на нее, Наполеону не оставалось ничего другого, как отходить на Можайск, Гжатск и Вязьму, по пепелищам
9
Приказ по армии фельдмаршала Голенищева-Кутузова:
«Наполеон, не усматривая впереди ничего другого, кроме продолжения ужасной народной войны, способной в краткое время уничтожить всю его армию, видя в каждом жителе воина, общую непреклонность на все его обольщения, решимость всех сословий грудью стоять за любезное Отечество, постигнув наконец всю суетность дерзкой мысли: одним занятием Москвы поколебать Россию, – предпринял поспешное отступление вспять. Теперь мы преследуем силы его, когда в то же время другие наши армии снова заняли край Литовский и будут содействовать нам к конечному истреблению врага, дерзнувшего угрожать России. В бегстве своем оставляет он обозы, взрывает ящики с снарядами и покидает сокровища, из храмов Божиих похищенные. Уже Наполеон слышит ропот в рядах своего воинства, уже начались там побеги, голод и беспорядки всякого рода. Уже слышен нам глас Всеавгустейшего Монарха, который взывает: «Потушите кровию неприятельскою пожар Московский!» Воины! потщимся выполнить сие, и Россия нами будет довольна, и прочный мир водворится в неизмеримых ее пределах. Бог поможет нам в том, добрые солдаты Русские!»
10
Ночью 14 октября возвратился Ермолов в главную квартиру. В тот день дивизионный генерал Бахметьев 1-й давал обед в честь корпусного своего командира Александра Ивановича Остермана-Толстого. Празднество было устроено на свежем воздухе, произносилось множество тостов, и Ермолов вопреки своей обычной умеренности их поддерживал. После окончания обеда Алексей Петрович был внезапно вызван к Кутузову, который встретил его словами:
– Милорадович доносит, что Малоярославец оставлен неприятелем и занят нашим авангардом… Наполеон с армией в пяти верстах за городом…
Ермолов в ответ напомнил, что просьба его не отходить к Калуге оставлена без внимания.
Как бы не слыша и глядя единственным глазом куда-то вдаль, Кутузов принялся рассуждать:
– Неприятеля наблюдают теперь одни передовые казачьи посты. Милорадович приказал барону Корфу с кавалерийским корпусом и донскими полками генерала Карпова, по исправлении мостов через Лужу, следовать за французами. Корпусам же Остермана и князя Долгорукого вовсе не сделал назначения…
Фельдмаршал, зорко всматриваясь в Ермолова снизу, сказал:
– Отправляйся теперь же к Милорадовичу. Собери все сведения, назначь приличное направление войскам и Милорадовичу объяви на то мое повеление. Мне обо всем давай знать подробно. Впредь до особого приказания оставайся у Милорадовича! – Он положил ему руку на плечо и добавил: – Ты знаешь, голубчик, что в рапорте не все можно писать. И потому уведомляй меня просто записками. Движение армии я буду согласовывать с действиями авангарда…
– Ваша светлость, – радуясь новому делу, отвечал Ермолов, – раз уж открылось решительное отступление Наполеона, полезно усилить авангард. Прошу выделить ему в помощь пехотную дивизию генерала Паскевича.