Прокурор для Лютого
Шрифт:
От этой мысли Прокурору почему-то стало весело. Откинувшись на спинку сидения, он негромко скомандовал водителю:
— На базу «КР»…
Глава девятая
Казалось, ничто не нарушало покоя небольшого подмосковного городка, лежавшего в зелени влажной долины извилистой речушки, петлявшей между невысокими, пологими холмами.
На пыльных, залитых солнцем улицах с раннего утра постукивали подошвы школьников — до конца учебного года оставалось всего несколько дней. Женщины катили детские колясочки в спасительную тень лип и каштанов. Бабушки с сумками да авоськами, возвращаясь из продуктовых магазинов, останавливались, перебрасываясь дежурными вопросами о здоровье,
Старика с вытатуированными на пальцах перстнями не интересовали ни счастливые школьники, ни молодые мамы, ни глупые старушки. Он жил тут, в ста километрах от Москвы, уже четвертый день — представившись администраторше гостиницы вернувшимся с Севера богатым вахтовиком-нефтяником, старик снял скромный однокомнатный номер. Документы гость предъявил очень своеобразные — новенькую стодолларовую бумажку, за что администраторша полюбила богатого вахтовика на всю оставшуюся жизнь. На улицу новый постоялец почти не выходил, пьяных дебошей не устраивал, песен не горланил, девчонок в номер не водил: неизвестно, чем он там занимался. Правда горничная, убиравшая его номер, как-то обратила внимание на какой-то странный телефон, лежавший на столе — черный, с толстым отростком антенны, с каким-то серым табло над кнопками цифр, он был без привычных проводов.
— Сотовый, — с краткой суровостью пояснил старик, перехватив ее недоуменный взгляд, — связь через спутник. Через космос, — и жестом гуру какой-то восточной секты глубокомысленно указал пальцем в потрескавшийся потолок, видимо подразумевая под ним недоступные, невидимые астральные сферы.
Этот мобильный телефон был единственной пуповиной, связывавшей Алексея Николаевича Найденко с внешним миром. Целыми днями он названивал по каким-то одному ему известным номерам, беседуя с загадочными абонентами на весьма своеобразном языке, для глупой горничной явно непостижимым:
— Что с теми марамойками дешевыми? «Заводного» не пробили? А когда? Кто вместо Креста над Питером будет — Гарик из Зугдиди? «Пиковый»? Это же натуральный «апельсин», знаю его, всего три года на общаке под Мурманском парился, потом масть пошла, филки откудав-то повалили, «коронацию» у Гейдара Бакинского и Демы с Фиолетовым купил… Те только и могут, что «сухарей» плодить. Гарик думает, коль лавье есть, то все можно… Нет, добро не даю, конечно. Не тянет этот маслокрад на вора. Был уже такой Пушкин — завалили, и всех делов. Что? А если собраться всем? Насчет Сухого, а то… Что — аж через два месяца? А что? А? Так чо — беспредел этот терпеть? Порядка нет, весь город на ушах… Что значит — «времена изменились»? Времена всегда были хреновыми, и тогда, и теперь. Тогда мусора гнобили, теперь эти, отмороженные… А работать с кем собрался — с лотошниками? Почему два месяца, почему раньше нельзя? Да к тому времени пасти мне шалман на Хованском кладбище, в натуре! Я ж на дно залег, в камышах сижу — трубы на секе!..
Коттон скрывался — тут, в Подмосковье, он чувствовал себя в относительной безопасности. Хотя — как сказать… Пахан, оставшийся один, практически без ближнего окружения, без преданных пацанов, знал отлично: Сухарев разыскивает его по всей Москве, Сухарев поднял на ноги всех, кого можно поднять, Сухарев не даст ему пощады.
Найденко уже знал и о поджоге квартиры жены покойного брата, и о ее смерти, и, конечно же, об очередном похищении любимой племянницы, с которой ему так и не довелось свидеться. Наташа нужна была Сухому как приманка, наживка — авось клюнет?
Но Алексей Николаевич, скрепя зубами, никак не выдавал своего теперешнего убежища. Он названивал всем, кому мог: корефанам, бывшим подельникам, авторитетным людям, ворам — как в Москве, так и в других городах, но ответы были неутешительными. После образцово-показательного расстрела в элитном
С такими трудно сражаться — наверное, почти невозможно…
Несколько раз Коттон брал в руки телефон, чтобы позвонить Прокурору: вне сомнения, только этот человек мог ему действительно помочь. Но в самый последний момент пахан откладывал «ручник»; он никогда еще не был столь нерешительным. Причин было великое множество, но главная — все-таки та, что и этот кремлевский чиновник, единственный представитель власти, которому он когда-то верил, продался отмороженным негодяям.
Прокурор всю жизнь использовал других людей. Использовал и его, пахана, поставив смотрящим над проектом «Русский оргазм». И того пацана, бывшего офицера «конторы», которого затем упрятал на шконки «красной» зоны.
И много кого еще…
Да, Алексей Николаевич отлично помнил последний разговор на Радомском шоссе под Варшавой: мол, ты — смотрящий от преступного мира, я — из Кремля. Наши интересы совпадают, но — временно. Кто может дать гарантии, что теперешние интересы Прокурора не совпадают с интересами Сухого? Тогда кремлевскому бонзе есть резон сдать отморозку недавнего союзника. А ведь у него практически неограниченные возможности, и рычагов давления куда больше, чем надо: прокуратура, мусора, та же «контора»… А самое главное — Наташа, к похищению которой, как был твердо уверен старый вор, приложил руку сам Прокурор.
Несколько раз вор даже набирал первые цифры номера, но в самый последний момент неожиданно менял решение. Отследить обладателя сотового телефона спецсредствами ФАПСИ, Федерального Агентства Правительственной Связи и Информации — раз плюнуть. Можно, конечно, попытаться прозвониться с Главпочтамта, но где гарантии, что и там не ждет подстава?
И Коттон всякий раз откладывал телефон, разминал сухими, желтыми от никотина пальцами «беломорину» и прикуривал, окутываясь сизым дымом.
Да, что-то очень непонятное происходит в мире, какой-то такой странный и жуткий, неправдоподобно дикий спектакль разыгрывается в России, в Москве — вор все чаще и чаще задумывался над происходящим, но никак не мог разобраться. Криминал и высокая политика переплетены в России настолько тесно, что понять, кто есть кто, практически невозможно. Продолжается все та же, криминально-политическая мистерия, вот уже который год длится она, и роли в ней, в этой мистерии-монстриаде, давно расписаны, как и сценарий — на несколько актов вперед… И ему, старому уважаемому человеку, для которого любая пересылка, любая зона, любое СИЗО — дом родной, человеку, которому давно уже пора на покой, отводится заведомо третьестепенная роль.
Пахан поднялся, решительно затушил папиросу.
Что ж, иногда даже марионетки способны кардинально изменить ход спектакля.
От него требуют уйти со сцены? Публика захлопывает, суфлер шипит из будки, режиссер-постановщик делает страшное лицо из-за кулис?
Хорошо, он согласен…
Но совершит это по-своему — так, чтобы в последнем акте появиться вновь.
Эти кооперативные гаражи, расположенные на окраине городка, ничем не отличались от московских — в Чертаново, Сабурово или Медведково: безразмерно-длинный бетонный забор, испещренный матерными пожеланиями, выполненными аэрозольной краской, а также лаконичными сообщениями о том, что «Саша Лукашев — козел», «Лена — лесбиянка», а «Спартак — чемпион!», смертельная тоска замкнутого с четырех сторон мертвого бетонного мира, ржавые, догнивающие кузова автомобилей, осколки разбитых аккумуляторов, бурая прошлогодняя листва, которую иногда палили вредные окрестные ребятишки…