Прокурор идет ва-банк
Шрифт:
— Знаю! И что дальше?
— А дальше — тишина! Через неделю меня отправили на медицинское переосвидетельствование, которое я не прошел, а затем комиссовали по состоянию здоровья и отправили на пенсию. Тут же нашелся доброхот, который принес мне фотографии моей жены с любовником. Я все оставил детям и ушел в бичи. С тех пор и живу в трюме…
— А куда делась белая «Волга»?
— Белую «Волгу» быстренько списали и продали одному грузину из Тбилиси, — Демиденко был словоохотлив.
— Кому, не помнишь? — обрадовался
— Много времени прошло, майор! Но, поверь мне, белых «Волг» даже в Тбилиси наперечет, найти несложно… — Демиденко вздохнул и отвернулся к корме, откуда доносилось заунывное пение.
На корме у костра бичи оживились. Несколько человек, размахивая горящими факелами, в голом виде плясали вокруг костра и дикими голосами пели неразборчивые куплеты.
Демиденко, поймав удивленный взгляд Ярыгина, пояснил:
— Паспорта и одежду сжигают. Обряд такой: посвящение в бичи… — Демиденко поднялся. — Я, пожалуй, пойду! Нужен буду, знаешь где найти.
Ярыгин тоже поднялся и протянул Демиденко руку.
— Спасибо, старлей! Ты мне очень помог!
— Если так, то рад! — ответил Демиденко. — Хоть чем-то насолил этим мерзавцам.
— Ну, а под протокол скажешь? — в упор спросил Ярыгин.
— Скажу! — так же твердо ответил старший лейтенант. Он подхватил авоську с бутылками и, покинув рубку, спустился в трюм.
Осторожно, рассматривая каждый лежащий на пути камень, Ярыгин пустился в обратный путь.
Естественно, он не мог заметить спрятавшегося за разбитым катером Цвяха с одним из его подручных. Тот уже давно наблюдал за майором. Как только поступило сообщение, что Ярыгин вышел на Демиденко, Цвях помчался в бухту, но опередить майора ему не удалось. Оставалось лишь затаиться и наблюдать за ним в бинокль.
Когда Ярыгин увел Демиденко в рубку, Цвях злобно выругался и сказал подручному:
— Волкодав сквозь землю видит, мать его!
— Да, в десятку лепит! — подтвердил угодливо подручный. — А может, замочим его, и с концами? На бичей свалим, потрясем их, расколются… Что с бичей взять?
— Кретин! — Цвях сплюнул. — Ты думаешь, что в Москве этой байке так и поверят? Ну их к черту! Пусть болит голова у Борзова…
— Не болит голова только у дятла! — заметил подручный.
Цвях ничего не ответил. Он внимательно наблюдал за Ярыгиным с Демиденко.
Но чем дольше он наблюдал, тем меньше ему это нравилось. Особенно он насторожился, когда Ярыгин, пожимая руку Демиденко, благодарил его.
— Волкодава отпускаем. А с Раковой Шейкой потолкуем.
Они видели, как Ярыгин попрощался с Демиденко и ушел.
Но сразу к траулеру не пошли.
— Подождем, когда бичи угомонятся! — сказал Цвях.
И они стали ждать.
Бичи побуянили немного, но запасы «горючего», видно, у них подошли к концу, и они, сразу став тихими и вялыми, расползлись по своим норам.
Цвях с подручным выждали еще
День очень быстро сменился вязкой южной ночью. В одно мгновение она упала на море, покрыв его просторы черным покрывалом. Цвях с подручным осторожно пробрались на палубу траулера и спустились в трюм. Струившийся лунный свет проникал в зияющие большие двери в борту траулера. Где-то рядом залаял пес, но его лай быстро сменился коротким взвизгом, очевидно, кто-то из бомжей пнул собаку, чтобы она не мешала спать.
Демиденко лежал на продавленном пружинном диване, беспокойно ворочаясь и что-то бормоча во сне.
Подручный Цвяха в полутьме наткнулся на какую-то большую железку и столкнул ее.
Грохот от упавшего железа разбудил бывшего гаишника. Он с трудом сел на матраце и испуганным со сна голосом спросил:
— Кто здесь?
— Это я, Володя! — подал голос Цвях.
— Цвях, ты? — узнал капитана Демиденко.
— Я, Володя, я! — присел рядом на матрац Цвях. — Потолковать пришел.
Демиденко достал из укромного местечка, известного одному ему, почти полную бутылку «Солнцедара» и отпил половину. Затем предложил Цвяху:
— Бормотень будешь?
— Из горла? — засмеялся он. — Давай, давно не пробовал.
Цвях бережно взял из рук Демиденко бутылку и, отпив из нее одним глотком граммов сто, вернул обратно бывшему гаишнику.
— Как ты можешь пить такую гадость? — спросил он брезгливо.
Демиденко засмеялся и пропел, чуть изменив Высоцкого:
— А гадость пьем из экономии: Хоть ночью пьем, но на свои…
И он лихо допил всю бутылку, после чего спокойно спросил:
— А о чем нам с тобой толковать-то?
— А с опером московским находишь тему? — вкрадчиво спросил Цвях.
— Принято! Сигаретой не угостишь?
— Ты это о чем? — спросил Цвях, доставая сигареты из кармана. — Что принято?
— Я думал, — сказал Демиденко, жадно затягиваясь дымом, — ты и сюда стал за данью ходить, а ты, оказывается, майора пас.
— Поручили, и пасу. Ты мне лапшу на уши не вешай! Говори прямо: сдал Борзова или нет?
Демиденко засмеялся.
— Что, Цвях, плохи ваши дела? — с издевкой спросил бывший гаишник и закашлялся, подавившись дымом. — Почуяли, что у опера сеточка мелкая, а удавка шелковая?
— Что ты лезешь в наши дела, старлей? — разозлился Цвях. — Не хочешь с нами работать, бог с тобой, но закладывать-то зачем? Неужели тебе не надоела жизнь бродячего пса? Возвращайся, я все устрою, слово даю. Из-за своей бабы ведь ты здесь оказался. Найдешь другую, квартиру дадим, все путем…
— Кранты вам всем, Цвях, кранты! — перебил его Демиденко и для верности чиркнул пальцем себя по горлу. — Корешу моему бывшему, Багирову, так и передай.