Прокуроры двух эпох. Андрей Вышинский и Роман Руденко
Шрифт:
Распоряжением по Наркомюсту РСФСР от 6 августа 1931 года Шейнин был назначен следователем по важнейшим делам Прокуратуры РСФСР, а спустя два года (16 сентября 1933 года) занял равноценную должность в Прокуратуре СССР. В 1934 году Лев Романович вошел в число следователей, которому выпала «честь» заниматься делом об убийстве С. М. Кирова, о чем мы уже рассказывали выше.
В ноябре 1936 года, когда Совнарком утвердил новую структуру Прокуратуры СССР, был создан и следственный отдел, который возглавил тридцатилетний Шейнин. На этой высокой должности он пребывал до 27 декабря 1949 года.
Не оставлял Лев Романович и литературного труда. Начиная с 1928 года один за другим в периодической печати стали появляться его рассказы, очерки, зарисовки. Сюжеты для своих произведений он черпал из богатой следственной практики.
В 30-е — 50-е годы имя Шейнина было известно довольно
Из правительственных наград он имел орден Трудового Красного Знамени (1937 год), орден Ленина (1945 год), орден Отечественной войны 1-й степени (1947 год) и медали.
При Вышинском Шейнин стал фактически его правой рукой по всем политическим делам. Сам он писал: «Я в качестве помощника А. Я. Вышинского принимал участие в проведении всех без исключения правотроцкистских процессов и активно участвовал в разгроме правотроцкистского блока». Это, надо полагать, спасло его самого от участи многих прокуроров, попавших в жернова сталинских репрессий в конце 30-х годов. Одного за другим ставили к стенке прокуроров-«заговорщиков». В некоторых делах фигурировало и имя Льва Шейнина. Однако тогда ход этим показаниям не дали, отложив до лучших времен. О них вспомнили только спустя 10 лет. Шейнин продолжал пользоваться благосклонностью власть предержащих, получал награды, выезжал в заграничные командировки (во время войны), выпускал книги, писал пьесы и сценарии фильмов. Наряду с этим сажал в тюрьмы людей, допрашивал их по ночам и с пристрастием, как того требовали обстоятельства времени, наставлял подчиненный ему следственный аппарат страны на применение жесточайших репрессий по уголовным и особенно по политическим делам. Он жил широко и роскошно. Был вхож в «высшие круги» писателей, артистов, художников, ученых, спортсменов, политиков.
Шейнин сполна пользовался всеми благами, которые ему предоставляли служба в прокуратуре и литературные занятия, приносившие немалые гонорары. В послевоенные годы среди московских интеллектуалов была очень популярна такая стихотворная байка: «На берегах литературы пасутся мирно братья Туры, и с ними, заводя амуры, Лев Шейнин из прокуратуры». Он имел престижную тогда машину «Победа», великолепную двухэтажную дачу в Серебряном бору, солидную сберкнижку. Одних только гражданских костюмов и пальто (не считая форменных) у него насчитывалось десятка полтора, что по полуголодному послевоенному времени было совсем неплохо. Шейнин был женат, но не чуждался и других женщин. Однако во время следствия он даже обиделся, когда один из приятелей, характеризуя его личность, сказал, что Шейнин вел распутный образ жизни и делал это с таким цинизмом, что все выглядело как «домашний публичный дом». Шейнин возразил: «Я сожительствовал с рядом женщин, но в публичный дом свою квартиру не превращал».
В конце 40-х годов над головой Шейнина начали сгущаться тучи. В 1949 году его неожиданно освободили от должности, не объяснив причин. Шел только разговор о назначении его директором института криминалистики. Шейнин сидел дома, писал рассказы, пьесы, сценарии. Выжидал, особенно не высвечивался, но при случае всегда «зондировал» почву. О том, что затевается, он не только догадывался, но и знал наверняка. На одной из многочисленных вечеринок, на которых бывал Шейнин, подвыпивший сотрудник очень важных органов сболтнул: «Эх, Лева, Лева, старый уголовник, умная у тебя башка, а все же мы за тебя взялись». А незадолго до ареста один знакомый драматург поведал Шейнину о своем разговоре с сотрудником госбезопасности. Тот рекомендовал ему держаться подальше от Шейнина, так как его «выгнали из прокуратуры по настоянию МГБ, а скоро вообще посадят». В это время, особенно после гибели Михоэлса, власти усиленно будировали так называемый «еврейский вопрос». Для того чтобы его «раскрутить», требовалось найти «заговорщиков». Вот тут-то как нельзя кстати и подвернулся Шейнин. Прокурорский работник, литератор, имевший обширные связи, особенно в еврейской среде, лучше всего подходил на активную роль заговорщика. К тому же было известно, что Шейнин, осторожный
Лев Шейнин был арестован 19 октября 1951 года. Постановление утвердил министр госбезопасности Игнатьев, арест санкционировал Генеральный прокурор Союза Сафонов. В дальнейшем роль прокуратуры в его деле была символической — лишь ежемесячное санкционирование продления срока следствия и один-два допроса помощником военного прокурора. Можно сказать, что Прокуратура СССР бросила на произвол судьбы своего бывшего сотрудника, отдавшего нелегкой следственной работе более 27 лет жизни. Шейнин связывал свой арест с происками Абакумова (хотя тот к этому времени уже содержался в тюрьме).
Когда в январе 1949 года сгорела дача Ворошилова, Шейнин со своей командой занимался расследованием. Была установлена халатность органов госбезопасности, охранявших объект, и виновных отдали под суд. После этого, встретившись с Шейниным, Абакумов в ироническом и угрожающем тоне произнес: «Все ищешь недостатки в моем хозяйстве, роешься... Ну, старайся, старайся...»
В постановлении на арест Шейнина указывалось: «Шейнин изобличается в том, что, будучи антисоветски настроен, проводил подрывную работу против ВКП(б) и Советского государства. Как установлено показаниями разоблаченных особо опасных государственных преступников, Шейнин находился с ними во вражеской связи и как сообщник совершил преступления, направленные против партии и Советского правительства».
Самым загадочным в деле Шейнина является то, что оно «тянулось» два года. Многие другие более сложные дела заканчивались значительно быстрее. Допросы следовали за допросами, иногда они перемежались очными ставками, дело пухло и к концу уже насчитывало семь огромных томов. Занимались Шейниным в разное время семь старших следователей следственной части по особо важным делам МГБ (после марта 1953 года — МВД СССР). Его допрашивали не менее 250 раз, большей частью ночью (как правило, допросы начинались в 9—10 часов вечера и заканчивались далеко за полночь). Более года держали в одиночке, иногда в наказание «за провинности» лишали прогулок, книг, передач, во время допросов нередко шантажировали, оскорбляли, грозили побоями. Однажды его даже заковали в наручники и не снимали их в течение шести дней. Все это довело Шейнина до такого состояния, что к концу следствия, по его собственному признанию, запас его «нравственных и физических сил был исчерпан».
Как уже говорилось, в первый год ведения дела следователи усиленно «раскручивали» так называемый еврейский заговор. На этом этапе Шейнин давал показания охотно и подробно, «выдавая» всех и вся. Он рассказывал о своих «националистических» беседах с Эренбургом, братьями Тур, Штейном, Кроном, Роммом, Б. Ефимовым, Рыбаком и многими другими известными деятелями. Вот только один отрывок из его показаний: «Эренбург — это человек, который повлиял, может быть в решающей степени, на формирование у меня националистических взглядов». По словам Шейнина, Эренбург говорил о том, что «в СССР миазмы антисемитизма дают обильные всходы и что партийные и советские органы не только не ведут с этим должную борьбу, но, напротив, в ряде случаев сами насаждают антисемитизм», что советская пресса замалчивает заслуги евреев во время Отечественной войны, что к евреям отношение настороженное. Следователи требовали от Шейнина показаний также на других «еврейских националистов» — Утесова, Блантера, Дунаевского и даже на Шостаковича и Вышинского.
В своем письме на имя Игнатьева Лев Шейнин писал: «Следователь пошел по линии тенденциозного подбора всяческих, зачастую просто нелепых данных, большая часть которых была состряпана в период ежовщины, когда на меня враги народа... завели разработку, стремясь меня посадить как наиболее близкого человека А. Я. Вышинского, за которым они охотились». И в другом письме на имя Берии: «Вымогали также от меня показания на А. Я. Вышинского».
Не пощадил Шейнин и сослуживцев. Так, на вопрос следователя: «Вы все рассказали о своей вражеской работе против Советского государства?» ответил: «Нет, не все. Мне нужно еще дополнить свои показания в отношении преступной связи с работниками Прокуратуры СССР Альтшуллером и Рогинским». Называл он и многих других, например прокурора Дорона, профессоров Швейцера, Шифмана, Трайнина.