Пролог (часть 1)
Шрифт:
— Да, я бываю на свежем воздухе довольно много… Это спальня… У меня есть ранчо, неподалёку отсюда… Здесь ванная комната, есть ещё две на первом этаже, я покажу… Иногда я езжу на ранчо. И тогда встаю в половине пятого утра, до рассвета… Это гардеробная. Я здесь и вино держу. Только французское — другого не признаю… На ранчо у меня три ковбоя. Двое белых и один мексиканец. Каждый год, в рождество, я дарю им по паре сапог. Это гардеробная жены… Странный человек, между прочим, этот мексиканец. Совершенно не умеет думать о будущем. Каждую осень, представляете, его половина приносит ему ребенка. Я люблю ранчо. Люблю сам отбирать скот
Наконец мы вернулись в комнату, откуда начинали осмотр.
— У меня есть повар-француз. Но я его сегодня отпустил. Решил, что вам интереснее будет пообедать с нами в нашем загородном клубе…
…Холодный гаспачо действительно оказался отменным. Стейк — тоже ничего. К нему хозяин заказал шабли. Виночерпий с серебряным ковшиком, который висел на животе на манер боцманской дудки, показав нам этикетку, обернул бутылку в салфетку, ввинтил штопор и, глядя, не на бутылку, а на нашего хозяина, чуть присел, поднатужился и выдернул пробку со звонким хлопушечным взрывчиком. Затем он плеснул из бутылки себе в ковшик, а ковшик поднёс ко рту. Несколько мгновений он переливал вино от щеки к щеке, затем медленно проглотил. И так же медленно, совершая спазматическое движение от воротничка рубашки к подбородку и обратно к воротничку, двигался кадык на виночерпиевой шее.
Разговор за столом прекратился. Все смотрели на артистический акт разливки вина. Мы — с интересом. Хозяин — строго, требовательно и уверенно, как учитель на первого ученика, держащего экзамен в присутствии комиссии. Молчание было таким глубоким, что ясно прозвучал страстный глотательный стон, изданный виночерпиевым горлом.
Вслед за тем виночерпий изобразил на лице высшую степень блаженства, для чего закрыл глаза и покачал головой в красной бархатной шапочке.
Зайдя с правой стороны от хозяина, он налил толику вина в его бокал. Тот поднял бокал до уровня глаз. Прищурившись, посмотрел сквозь вино на пламя свечи, отпил глоток, подумал и значительно кивнул головой.
И только тогда виночерпий принялся разливать вино остальным.
— Если вы заметили, мы стараемся поддерживать в нашем клубе атмосферу старой Англии, — сказал хозяин, и в голосе его опять прозвучала непонятная мне обида. — Мебель, которую вы здесь видите, куплена для нас на европейских аукционах антиквариата. Мы выписываем для нашего погреба лучшие марки европейских вин. Вся процедура разливки вина восстановлена по книгам и кинофильмам. За этим следит специальный мастер церемоний, которому мы платим немалые деньги. Он, кстати говоря, отпрыск какой-то европейской королевской фамилии. Вон он, — хозяин, не глядя ;протянул руку и указал пальцем на человека, которого я принял за метрдотеля.
«Королевич» склонил голову в нашу сторону и улыбнулся.
Наш хозяин говорил много. Точнее, он просто не умолкал. Но это была не болтовня говорливого человека. Это была непрерывная значительная речь, произносимая для небольшой аудитории без напряжения голосовых связок.
Иногда слово пыталась вставить его жена. В таких случаях он, не прерывая речи, поворачивал голову в ее сторону, но смотрел куда-то выше её головы. И питомица одной из трехсот знатных фамилий слегка втягивала
— Ты, кажется, что-то хотела сказать?
— Да, да… нет, нет, — почему-то смущалась она. — Ты уже это сказал.
И он продолжал спокойно говорить. Он несколько горячился, только когда разговор касался политики:
— Нам нужен порядок! Поэтому страна идёт вправо. Я не бэрчист, я против шараханья. Но нам нужен порядок. Скажу вам откровенно, если бы, не дай бог, в этих выборах участвовал и победил Бобби Кеннеди, я бы навсегда уехал из Соединённых Штатов. Переселился бы в Швейцарию, в Цюрих. Жил бы там и слушал симфоническую музыку.
— Это было бы ужасно! — воскликнула его жена.
Я не понял, относилось ли её воклицание к мысли о том, что покойный Кеннеди мог остаться в живых и победить на выборах, или к перспективе слушать симфоническую музыку в Цюрихе.
— А.что! — продолжал хозяин. — Я очень люблю симфоническую музыку. И все мои друзья — тоже. В нашем городе — один из лучших симфонических оркестров страны. Конечно, он существует на наши пожертвования. Мы приглашаем самых известных европейских гастролеров. За деньгами не стоим.
Компании, которые разделяли наше общество в зале, уже покинули его. Было около десяти часов вечера. Опустела и доска для прыжков над бассейном. Свет над водой погас, и бассейн казался уже не куском бирюзы, а черным ониксом в земле. Пусто было в зале. Только у противоположной стены, возле тяжелых драпри, закрывавших, по-видимому, вход в кухню, стояли по стойке «смирно» три фигуры: мастер церемоний, виночерпии и официант. Все трое смотрели в нашу сторону.
— Мы хотим только одного: чтобы Техас оставили в покое, — сказал хозяин, снова возвращаясь от музыки к политике. — Чтобы не вмешивались в нашу жизнь. Мы знаем, как добывать нефть. Мы знаем, как разводить коров. Мы, как видите, неплохо разбираемся в искусстве. А уж политику как-нибудь осилим. Во всяком случае, порядок будет у нас всегда. И если нам не будут мешать демагоги, вроде Кеннеди и Маккарти, никаких негритянских волнений у нас не будет.
От трёх фигур отделился негр-официант, подошёл к столу и быстро убрал тарелки.
— Кофе? — спросил он.
Подошёл виночерпий, выписанный из Европы, спросил с французским акцентом:
— Коньяк? Ликер?
Приблизился метр, он же мастер церемоний, он же королевский отпрыск. Спросил, будто ответил:
— Десерт…
Был выбран только кофе.
— В нашем клубе триста членов — самые уважаемые и, конечно, самые состоятельные люди города, — сказал хозяин сердито. — Мы хотим, чтобы нас не трогали.
Принесли кофе. Отхлебнув глоток, хозяин вдруг оживился:
— Я расскажу вам одну историю. В Вашингтоне собирались принять, один законопроект. Детали вам неважны, но смысл был таков: Вашингтон будет учить Техас, как жить. Мы узнали об этом, собрались в клубе. Что делать? И вот решили — поедем в Вашингтон. Собралось нас шестьдесят пять человек. Надели ковбойские сапоги, шляпы, приедали на аэродром, зафрахтовали самолет и через три часа — в Вашингтоне. Пришли в конгресс и так всей кучей в шестьдесят пять человек принялись ходить от одного конгрессмена к другому. Те спрашивают: «Что нужно для вас сделать, ребята?» Мы твердим одно: «Оставьте нас в покое. Провалите законопроект».