Пролог
Шрифт:
войны! – голосуя за меня, вы открываете себе дверь в сказочное царство финансового
процветания, где вас ждут молочные реки с кисельными берегами!
Конкретно, предложение ш’Эссара выглядело так: Мастера войны! – если вы
проголосуете за меня, то в первый день нового года, каждый из вас получит сто дукатов!
Полновесных, золотых дукатов! Для этого надо будет просто явиться в канцелярию
Центральной обители, и все! Вернее… какое все – далеко не все! – так будет
в первый день каждого нового года – у вас будет постоянный, ни от чего не зависящий
доход! Эти небольшие деньги позволят каждому из вас поддерживать уровень жизни
достойный таких выдающихся людей, коими вне всякого сомнения являются Мастера
войны! Говоря так, Гроссмейстер конечно лукавил – сто дукатов были отнюдь не
маленькой, а вполне порядочной суммой – на них спокойно можно было прожить год в
столице, не испытывая ни в чем нужды, сняв комнату в достаточно приличной гостинице.
Шиковать на сто дукатов конечно было невозможно, но ведь при желании можно и
миллион просадить за месяц… если не за неделю!
Тут надо учесть, что Мастера войны, в подавляющем большинстве, были
свободными художниками – от долгой, рутинной работы, да еще связанной с
соблюдением какой-никакой а дисциплины, они бежали, как черт от ладана – такие особи, как ш’Афир, всю жизнь преданно, как собака, служивший колдуну Эркелю, или ш’Мерц, долгое время охранявший Гастона а’Ртанзака, были в подавляющем меньшинстве.
Обычный, можно сказать – стандартный Мастер войны был очень схож с Шэфом в том, что был ярым индивидуалистом, не терпящим над собой никакого начальства. Типичный
Мастер войны – это кот, который гуляет сам по себе.
Люди с другим психотипом очень редко достигали этого уровня, и по всей
видимости, ш’Мерц и ш’Афир были как раз из их числа. Ну, а типовой, не побоимся этого
слова – среднестатистический Мастер войны не мог долго служить какому-нибудь
богатому придурку. Ключевое слово здесь – «долго». Выполнить какой-нибудь квест, да
еще за большое вознаграждение – всегда пожалуйста, а долгая служба… – пусть собачки
служат! И, соответственно, как все свободные художники, Мастера войны перманентно то
купались в золоте, то считали последние… ну, не медяки конечно, а серебряники – но, тоже не сахар! и поэтому перспектива получения постоянной – гарантированной, так
сказать, составляющей их бюджета, не могла не привести их в прекрасное расположение
духа.
Гроссмейстер знал на что давить – он давил на жадность, один из базовых,
первородных, можно даже сказать – врожденных, инстинктов человека. Как мудро сказал
немецкий поэт Шиллер: «Любовь и голод
жадность это одна из главных, а не исключено что – важнейшая, составляющая в борьбе с
голодом – заныкал кусочек мамонтового мяса под камушек – глядишь и пережил
ледниковый период, а все щедрые, да прекраснодушные там и остались… вместе с
мамонтами. Да, кстати – и в разжигании трепетной, платонической, романтической и
прочей неземной любви в невинных душах юных прелестниц, тяжелые желтые кругляши
тоже никогда не бывали лишними. Так что реакция Мастеров войны на пламенную речь
своего руководителя была предсказуема, вполне предсказуема. Аудитория слушала
доклад внимательно, воспринимала с одобрением, а в некоторых местах даже выражала
свой восторг пронзительным свистом и довольными выкриками. Шэф, глядя на это
безобразие, мрачнел с каждой минутой.
– Исавы чертовы! – с ненавистью прошипел главком, глядя в «тельник».
– В смысле?
– В смысле!? – грозно сверкнул очами любимый руководитель, – продают право
первородства за чечевичную похлебку!.. Бараны!
– А-а-а… – Денис согласно покивал головой. В библейских сюжетах он был не
силен, но о данном эпизоде представление имел – читал как-то по случаю. – И чё делать?
– Шэф ненадолго задумался, а потом приказал:
– Давай-ка баллон поближе к люку перекинем, – сказано-сделано: вцепившись в
лямки, компаньоны подтащили баллоны с отравой так, чтобы выпускной штуцер можно
было просунуть в люк.
«Похоже он решил их всех потравить… и своих… и чужих… странно однако… –
подумал Денис, но обсуждать с верховным главнокомандующим его же приказы не стал, а
уж тем более, не стал их критиковать, справедливо или нет, рассудив, что: – “Жираф
большой – ему видней!”»
Между тем предвыборная борьба на Конклаве нарастала – слово взял Магистр
ш’Иртан. Он, как опытный оратор, встал на краю трибуны и молча замер, глядя в зал.
Постепенно крики, шум и разговоры в партере стихли и в Зале Выбора установилась
пронзительная тишина.
– Мастера войны!.. Поздравляю, вы сделали мудрый выбор! – с улыбкой,
искренность которой, по меньшей мере не уступала, а то и превосходила, искренность
улыбки свидетеля Иеговы, разбудившего вас ранним субботним утром, начал свое
выступление ш’Иртан. В ответ на эти слова, по залу прокатился недоуменный шепоток, правда сразу сникший. Все собравшиеся знали о непримиримом соперничестве… а если
называть вещи своими именами – беспощадной войне, между Великим Магистром