Прометей раскованный
Шрифт:
— Мы будем заниматься совсем другим,— ответил он.— С сегодняшнего дня мы главным образом экспериментаторы. Мы воспроизведём исследования французов, продолжим их дальше. Мы постараемся возбудить искусственную радиоактивность не только у алюминия, магния и бора, но и у других элементов, включая средние и тяжёлые.
И он спокойно выслушал посыпавшиеся возражения. Как? Они не ошиблись? Им, в Риме, воспроизвести работы парижского Института радия? Не только воспроизвести, но и продолжить дальше? Нет, это же просто смешно! С одной стороны — самый знаменитый в мире институт,
И где они возьмут источник альфа-частиц, ту самую пушку, из которой должны вылетать взрывающие ядро снаряды? А мишени, хотелось бы им знать? Где они раздобудут все химические элементы, которые «папа» задумал превращать из солидно стабильных, какими им непреклонно велела быть природа, в легкомысленно радиоактивные?
С обычной своей последовательностью Ферми опровергал возражения, рассеивал сомнения. Он улыбался. Он имел в запасе нечто такое, что перевешивало все неудобства экспериментов по ядерной физике в Риме. В его голове созрела одна воистину гениальная идея, и, когда он выскажет её, друзья будут покорены, сомнения их сменятся восторгом!
Да, конечно, в Риме условия хуже, чем в Париже, но кто доказал, что великие открытия происходят только в хорошо оборудованных лабораториях? И химические препараты, и радиоактивный источник достать можно, надо лишь постараться.
И, понимая, что он их ещё не убедил, Ферми с торжеством выложил свой главный аргумент:
— Опыты французов страдают важным недостатком — в качестве бомбардирующих снарядов применяются альфа-частицы, прицельность которых очень мала. Положительно заряженное ядро отталкивает положительно заряженную альфа-частицу, и лишь одна из миллиона альфа-частиц попадает в цель. Мы применим снаряды, несравненно более прицельные. Мы воспользуемся нейтронами.
Блестящая идея положила конец всем спорам. Великолепное окружение Ферми мгновенно оценило колоссальное преимущество нейтронов перед всеми другими бомбардирующими снарядами. Можно было только удивляться, что мысль применить нейтроны для ядерных реакций ещё не пришла в голову ни одному экспериментатору, но, в конце концов, это являлось частной заботой самих экспериментаторов. Римские физики не собирались подсказывать другим свои замечательные идеи. Они с энергией принялись сами осуществлять их.
Нет, это была нелёгкая задача — в считанные часы превратиться из теоретиков в экспериментаторов. Ферми быстро убедился, что важного прибора физика, работающего с атомными частицами, счётчика Гейгера — Мюллера, нет ни в лабораториях университета, ни в римских магазинах. Другого бы такое невезение обескуражило, но только не Ферми. Он смастерит счётчик Гейгера собственными руками. Разве не видел он такие счётчики в Гёттингене, в Лейдене? И разве в детстве он не увлекался изготовлением игрушечных самолётов и самоходов? Придётся вспомнить детские забавы.
Он внимательно
Пришлось, правда, переломать не один десяток стеклянных трубочек, прежде чем появился первый сносный счётчик, но затем они стали удаваться один за другим. А когда Ферми заменил Франко Разетти, отлично мастерившего лабораторные аппараты, проблема регистрации радиоактивности была окончательно решена.
Сложнее оказалось решить проблему источника нейтронов. Нейтроны в лабораториях получали из бериллия: порошок бериллия бомбардировался альфа-частицами, в ответ из бериллия исторгался поток нейтронов, всё было до удивления просто. Порошкообразный бериллий Ферми достал легко. Но где, в самом деле, добыть альфа-пушку? В Париже имелся мощнейший в мире полониевый источник альфа-частиц. В Риме полония ни один химик и в глаза не видал.
Ферми направился к профессору Чезаре Трабакки, заведовавшему лабораторией министерства здравоохранения.
Лаборатория эта помещалась в том же здании физического факультета университета, а профессор Трабакки был человек с добрым сердцем и владелец богатых складов. На стеллажах у него хранились сокровища, давно уже приковывавшие к себе завистливые взгляды бедных университетских физиков: химикалии и приборы, реостаты и катодные лампы, инструменты и материалы. К нему бегали клянчить дефицитное имущество — амперметры и отвёртки, проволоку и напильники, — и он никому пока не отказывал. Синьору Трабакки нравилось, что он всем так нужен, он с охотой угождал молодым учёным, и те между собой благодарно именовали его «промыслом божьим».
И каждому в университете было хорошо известно, что в большом стальном сейфе, обшитом свинцовыми плитами, у Трабакки хранится главное его сокровище — один грамм радия стоимостью в 34 000 долларов. И этот радий испускал как раз те альфа-частицы, в которых нуждался Ферми для создания источника нейтронов.
Но даже доброжелательный Трабакки не мог ссудить физиков такой драгоценностью, как щепотка радия. Он был хранителем радия, но отнюдь не его хозяином. Чтоб выдать малую толику дорогого элемента, пришлось бы писать министру с полной уверенностью если и не в прямом отказе, то в многомесячной проволочке, а Ферми время подготовки к первому опыту исчислял днями, а не месяцами.
Ферми, однако, вовсе и не настаивал на радии. Радий в процессе своего медленного распада непрерывно исторгал газ радон, постепенно накапливавшийся в сейфе. А радон тоже испускал альфа-частицы, и даже интенсивней, чем сам радий. И радон не находился на материальном подотчёте Трабакки: профессор мог его и ссужать, и выпускать в атмосферу без последующих бухгалтерских оправданий.
Ферми договорился с Трабакки, что в железном сейфе просверлят отверстие, приварят к отверстию трубку и будут периодически отсасывать по трубке неподотчётный радон, чтобы заполнить им ампулы с порошкообразным бериллием.