Промысел божий
Шрифт:
– Э, ты рожу-то не прячь! – недовольно сказал Знайка, обогнув стол и подойдя совсем близко, и снова выставил телефон.
Вообще говоря, Мишаня был довольно простецки настроенным человеком. Если надо было работать, впрягался быстро и работал хорошо. Если отдыхал, то во всю ширь русского характера – с водкой, бабами и плясками до упаду. И тут, в небольшом подвальчике, он тоже остался верен себе.
Оставаясь сидеть, он резко выкинул снизу вверх ногу, попав точно по выставленным рукам Знайки. Мобильник стремительно взмыл к невысокому потолку, крепко воткнулся в него, брызнув в стороны крышкой и батареей, и вот так, по отдельности, шумно осел на полу. Больше оставаться на месте было невозможно и Всеслав с Мишаней скаканули из-за стола, сминая стаю. Всеслава ударили в бок, толкнули,
– Следующий! Н-н-н-а-а! С-с-с-следующий!
Полиция прибыла на удивление быстро. Опять же по виду бармена было ясно, что тактика в подобных случаях отработана на твёрдую пятерку. Повязали всех и гуртом потащили в околоток. Околоток располагался на Никольской.
– Хорошо посидели, – констатировал Мишаня в отделении. Стая, набычившись и недобро сверкая протрезвевшими глазёнками, ютилась в «обезьяннике» на длинной скамье. Тихо скулил Знайка о разбитой мобиле, шмыгая расквашенным носом, и глухо и осторожно грозил «патлатому» быстрой и неотвратимой расплатой. Всеслава с Мишкой вместе со всеми не поместили, благоразумно оставив по другую сторону решётки.
Их потери были следующими: Мишаня разодрал пиджак (уехали по швам рукава), ссадина на скуле и нешуточный фингал под левым глазом. Всеслав разодрал джинсы (теперь сзади отлично были видны трусы), обрёл на голове шишку, разбил костяшки рук в кровь и ещё у него болел бок (кто-то засадил ногой, хорошо, что мимо печени). Не лучшим образом выглядели недоделанные «патриоты».
Составили протокол, грозили штрафом да через несколько часов, уже поздно вечером, отпустили восвояси – Всеслава с Мишаней предусмотрительно раньше «патриотов». На углу Театральной площади у Метрополя они поймали машину и были таковы.
Эпизод №3
Всеслав никогда не гнушался метро и иного городского транспорта. И если не ездил по делам на машине, доезжал до Шаболовской – оттуда до дома было пятнадцать минут пешком. Вообще-то от Тульской было ближе, но тот путь Всеславу не нравился. Поэтому, если он никуда не спешил, то спокойно шёл по Шаболовке – она ему нравилась, в отличие от Большой Тульской, что переходила в шумное и суетливое Варшавское шоссе. А так он неспешно проходил по Шаболовке, сворачивал на Серпуховский вал, шёл по скверу под каштанами и сворачивал направо, в четвёртый Рощинский проезд. Там до Второй Рощинской было рукой подать. И на ней-то он и жил, прямо посерёдке, в большом доме сталинской эпохи, имевшим исполинские, хоть и обветшавшие колонны и огромные арки, ведущие прямо сквозь дом от шестого Рощинского проезда во двор.
Именно этим маршрутом он и двигался в тот раз, держа путь из офиса отца, где уточнял Ольховскому, главному расчётчику, особенности нескольких труб. Он уже свернул на Вторую Рощинскую и шёл мимо девятиэтажного дома. На улице, как, впрочем, частенько случалось, никого не было. Он дошёл до середины дома, когда сверху услышал громкий треск. Машинально подняв голову, Всеслав увидел некие кубические формы, которые, медленно и зловеще вращаясь, летели прямо на него.
Его реакцию хвалили всегда – и в школе, и в спортивных секциях. Всеслав этого не осознал, но успел шарахнуться в сторону, прочь от дома, перемахнул через изгородь крошечного палисадника и увяз в кустах шиповника, когда на то место, где он только что был, с бутафорским грохотом обрушились четыре картонные коробки средних размеров. Всеслав успел понять, что это упаковки из-под кондиционеров, и что у них внутри кроме пенопластовых блоков ничего нет, когда неподалёку от них, шагах в пяти по тротуару, рухнул ящик, какие обычно держат любители цветов на балконах. Ящик очень натурально и громко треснул и выплеснул из себя на асфальт свежий чернозём, обвиняя незадачливого хозяина в хищении оного, привозимого по обыкновению в Москву весной для обновления газонов и прочих подобных территорий. Всё это заняло несколько секунд, и тогда только Всеслав поднял голову ещё
Никто даже не смотрел в окна, чтобы подивиться случившемуся тарараму. Нигде не было видно и виновника происшествия.
– Идиоты, мать вашу… – пробормотал Всеслав, выбрался из куста и, потирая расцарапанные ладони, пошёл прочь, инстинктивно перейдя на другую сторону улицы и время от времени оглядываясь. Однако проклятый растяпа так себя и не проявил.
Эпизод №4
В офисе предупредили, что в командировку в районе Сургута придётся ехать через две недели и ему. Отпуск выходил коротким, и на серьёзный отдых за бугром рассчитывать не приходилось по причине обычных дел с визой (Шенген у него закончился месяц назад). Оставались другие безвизовые курорты. Тогда-то Всеслав и обратил взгляд на Египет, всероссийскую здравницу, где доселе не бывал. Впрочем, Красное море он уже посетил, побывав в Эйлате, что на Израильщине: у евреев даже в такой крошечной стране были в распоряжении аж четыре моря: клочок Красного с юга, обширное побережье Средиземного на западе, и два внутренних «моря» – Мертвое и Галилейское. Поистине, у избранного народа и в пустыне текли молоко и мёд… Впрочем, речь не о том.
…Несколько лет назад Всеслав по своей любознательности увлёкся подводным плаваньем. Но и тут его подход оказался не стандартным. Понятие «подводное плавание» у большинства людей вызывает образ мощно экипированного дайвера: маска-ласты, баллон за спиной, таинственные жесты молчаливых заговорщиков и глухие вдохи-выдохи в стилистике сурового Дарта Вейдера (к слову, при создании «Звездных войн» тяжёлое дыхание этого мрачного персонажа имитировали звуком вдохов-выдохов именно дайвера). Всеславу же образ дайвера и его приспособления категорически не нравились. Они ассоциировались у него не со свободным «парением» в воде аки птица, но с тяжёлым маломаневренным движением субмарины, вовсе даже не yellow.
Потому его выбором оказался так называемый free-diving: ныряние на глубину с задержкой дыхания. Правда и тут без снаряжения было не обойтись, но было оно не таким громоздким и вовсе не технически сложным. В состав экипировки самого Всеслава входили: маска с трубкой (даже они отличались от традиционных, скажем, для снорклинга), моноласта (она нравилась ему больше разноножек), грузовые пояса, крепящиеся на бедрах и гидрокостюм (опять же, иной конструкции, нежели у дайверов-аквалангистов). Чтобы нырять поглубже и подольше, требовались тренировки, и Всеслав вступил в клуб фри-дайверов, где тренировки начались вовсе не с погружения, но с длительных упражнений дыхания по системе йогов пранаяма. Когда кое-что начало получаться, приступили к погружениям в глубоком бассейне, где в одном углу сопели и булькали дайверы, а в другом их свободолюбивые собратья опускались в кафельные недра налегке, изучая технику продувки и применяя полученные на берегу знания. Через несколько месяцев Всеслав в составе членов своего клуба уже был в Черногории, где они и отработали первые свободные погружения.
Необходимо добавить, что и в этой ипостаси Всеслав умудрился всех обогнать, достигнув лучших результатов в группе новичков. Когда он получил в клубе необходимые знания, то забросил его и теперь мог заниматься погружениями самостоятельно, что с удовольствием и делал в дни морского отдыха. Личным его рекордом было погружение на глубину сорока шести метров.
И вот теперь его ждал Египет. Вернее, его ждало Красное море – те же пирамиды его абсолютно не интересовали, так же как и Каирский музей, набитый мумиями и артефактами из жизни фараонов.
Языками Всеслав не владел, а те знания английского, что в своё время получил в универе, были скудны и позволяли разве что не заблудиться в Лондоне. В своих поездках он был, как правило, один, но вовсе не тяготился ни одиночеством, ни минимальным аглицким, хотя вокруг кишмя кишели иностранцы. Он умел не скучать в одиночестве.
…Первое испытание настигло его уже в самолёте из Домодедова. Он был полон жаждавшими отдыха соотечественниками, начавшими разминку спиртным уже в зале ожидания. Всеслав нацепил наушники айфона и приступил к прослушиванию русского рока, начав со старины Цоя.