Пронзающие небо
Шрифт:
Вокруг Алёши беспрерывно что-то падало, почва дрожала, покрывалась новыми и новыми трещинами — он не обращал на это внимания, но все силы вкладывал в то, чтобы бежать — делать новые и новые рывки, всё вперёд и вперёд — Скорее! Скорее!.. И, не видя окружающего, он всё же жадно вглядывался вперёд — жаждал увидеть во мраке хоть маленький лучик от ворот исходящий — и вот увидел! Прорвался, тончайший, блаженный — Алёша подхватил его, прижал к прожигаемому холодом, разрывающемуся сердцу, и, хрипя от боли, и от жажды Жить и Любить — делал всё новые рывки — всё вперёд и вперёд, к заветной цели.
Скала рухнула, и обнаружилась
И вот останки рухнувшей скалы остались позади — перед ним, и до самых Врат, простиралось ледяное, гладкое поле, над которым носились тёмные смерчи, да грохотали обломки безумного хохота, болезненных воплей, стонов…
Ещё несколько минут стремительного, изжигающего движения, а потом Алёша был возвращён, и…
…Сразу же с кулаками набросился на Олю:
— Да как ты смела?!.. Я же!!! Ах ты!..
Из него едва не вырвалось грязное ругательство, но от страшного холода в сердце он согнулся закашлялся, а как распрямился, как увидел, что Оля обнимает его, и с тихой нежностью целует; как увидел, что совсем она замёрзшая, да такая тоненькая, хрупкая — так взмолился о прощении.
— Что ж ты… — тихим, светлым голосочком говорила она. — …Что же ты, бедненький, из-за меня страдаешь?.. Вот дойдём мы до чертогов Снежной Колдуньи, и всё будет хорошо… Ну, вперёд — да?.. — улыбка светом украсило её личико. — Вихрь, друг милый, сослужи эту последнюю службу…
Это была самая тяжелая часть их пути. Ветру, который дул им навстречу и вел в атаку ряды снежной армии, никакие преграды здесь не мешали, этот ветер не знал жалости и хотел только одного: повалить и заморозить…
Они истосковались, ужастно истосковались по свету солнца, но лишь иногда, через, кажущиеся вечностью забвения, промежутки времени, небо за краями ледового поля заливалось темно-голубым светом из которого вдруг прорывались на небольшую далекую часть неба цвета расскаленого багрянца и хотелось протянуть к этим жарким цветам руки, дотронуться до них, согреться…
Но эти цвета затухали — Солнце так и не решалось взглянуть на безжизненные ледяные поля, и с каждым раз эти проблески далекой жизни становились всё меньше и, как им казалось — реже.
Когда уставал, опускал голову Вихрь, тогда высматривали они место для отдыха, поначалу в первые «дни» их пути такое место было найти довольно трудно, так-как на ледяных полях почти не было никаких, даже самых малых возвышенностей, но, чем дальше уходили они, тем больше появлялось всевозможных ледяных
Мертвый мир теперь мало отличался от тех мест, в которых шли Алеша и Оля. Все то же: холод да темень, только ветер выл гораздо сильнее, наваливался тяжелыми, густыми массами, в которых чудились стремительные, клыкастые морды демонов — билось, металось, клокотало нескончаемое сражение, меж ними, и теми, кто следовал за Алёшей.
Врата… Врата… Кажется совсем близко они, последний рывок осталось сделать, но нет — всё тянулось и тянулось сражение, всё неслись и неслись навстречу им полчища демонов…
Много раз Алеша хватался за выступы, за искаженные, бьющие холодной болью углы, оседал на натруженных избитых ногах — они дрожали и он сжимал зубы, прикусывал губу до крови и делал еще один шаг… Рывок… Снова бежал..
Раз случайно взглянул он на ноги и мельком заметил, что вся обувка давно уже стерлась и ступни стёрлись в кровь, одежка же болтается бесформенным ошметком…
Ничем не примечателен кроме этих нескончаемых рывков был этот путь, который потом без следа растворялся, и Алеша оказывался в маленькой, уютной пещерке, наполненной теплым, молочным Олиным дыханием — это были блаженные мгновенья — без холода, без боли вперед…
А потом они разрывали на две части эту райскую пещерку, отделяли свои лица друг от друга, и ледяной воздух тут же обрушивался на них, терзал… Они ели без всякого аппетита: да поправде им совсем и не хотелось есть — не могли они думать они о еде в то время как смерть витала совсем рядом.
.
…Темно, блещут в ледяных скалах отражения звезды: самих скал не видно, только тьма и эти мерцающие в ней небесные огоньки — со всех сторон они, и даже под копытами Вихря — мерцают холодно — конь бьет по ним копытами, и они с ледяным звоном разбиваются и серебристыми искорками уносятся куда-то назад ветром…
— Как красиво, — мечтательно молвила Оля, — Словно мы скачем с тобой среди звезд, по небесной дороге… Да, как-будто это ночное небо… но какое же холодное оно и все-таки прекрасное…
И тогда Алеша, не обращая внимания на режущее сердце боль, шептал: "…Как же нескончаемо высока и огромна твоя жертва, сколько сделала ты ради меня, сколько сил душевных истратила — пожертвовала и молодостью, и красотой… хотя, что я?! Красота осталась — нет она расцвела даже больше, она… — он и не заметил, как стал говорить отстранёно. — ..она теперь изнутри этой красотой светится, вся сияет, в любом тряпье она несравнено краше будет любой розовощекой, сытой царевны!.. Но если бы только дан был мне такой выбор: чтобы все она забыла, чтобы никогда меня и не знала, жила бы спокойно, а я бы умер здесь, в самом жутком смысле умер, не дойдя до ворот — я бы с радостью избрал это!"