Пропасть глубиною в жизнь
Шрифт:
– Так ты и есть вор, – безапелляционно заметил стоявший рядом, но не куривший Алексей Кобзарь.
– Причем тут вор, – огрызнулся Витя. – Не хер животных мучить. Тоже мне «Дети, нужно пополнять «живой уголок»!», – передразнил он Сову.
Все засмеялись. Витькин рассказ и особенно последняя реплика развеселила стоявших кружком ребят: они загалдели, отбрасывая по этому поводу шуточки и перебивая друг друга. Однако Алексея история, поведанная Гавриком, почему-то лишь раззадорила. Он стоял здесь, в компании одноклассников, как всегда, только из чувства коллективизма. Несолидно
Леша вообще, хотя и был круглым отличником и довольно исполнительным, ответственным, в полном смысле этого слова успешным учеником, нос никогда не задирал и от компании пацанов, независимо от их статуса в классе и школе, старался не отрываться, чем заслужил вполне уважительное к себе отношение со стороны самой разношерстной публики. Существенно подкреплялось такое его положение и тем, что почти каждое утро в классе начиналось массовым списыванием из тетрадей Кобзаря заданий и упражнений, которые часть ребят, не особо отличавшихся серьезным рвением к учебе, естественно, не делали. Мог он и безо всякого гонора и кокетства написать за полагавшиеся для этого два урока литературы сразу несколько сочинений: для себя и, понятное дело, нескольких оболтусов. В первую очередь, Леньки Бессонова, которого не то что откровенно побаивался, но, скажем так, немного опасался, стараясь не вступать с ним в какие бы то ни было конфликты.
Однако способности Кобзаря не ограничивались лишь легкостью в овладении разными науками. Его рост и умение мыслить, быстро принимать решения стали настоящей находкой для учителя физкультуры Павла Анатольевича, с класса седьмого все настойчивее привлекавшего Лешу в баскетбольную секцию. И нужно сказать, не зря. Парень и здесь целиком и полностью оправдал все возложенные на него надежды: начиная с десятого класса, он уже систематически играл за взрослую баскетбольную сборную района, где, скажем прямо, задних не пас.
И вообще Алексей иллюстрировал как раз тот уникальный случай, когда становятся отличником не потому, что папа и мама – глубокоуважаемые местными жителями, в том числе и школьными учителями, врачи. Абсолютно нет. Это тот случай, когда все, довольно-таки разносторонние, школьные предметы даются одинаково легко и непринужденно, а склад ума и родительские гены помогают полученные на уроках знания легко переварить, отбросить «шелуху», а необходимое аккуратненько разложить в нужных отсеках головного мозга.
Конечно, порою он мог пойти на поводу у своих более ушлых одноклассников-шалопаев, но только если результат в той или иной степени просчитывался и не ударял по его же собственному имиджу. Оно и понятно. Одно дело учиться с шалопаями и разгильдяями в одном классе, а другое – жить рядом, что означает общаться, проводить время вне школы. Причем жить по совершенно другим, прямо противоположным школьным, законам, которые к тому же частенько перестают быть законами и смахивают на обыкновенное беззаконие.
А иначе нельзя. Не получается иначе. У улицы свои законы, и их тоже нужно уважать. И все же явно сомнительных мероприятий, замышлявшихся время от времени все теми же его шаловливыми школьными друзьями под предводительством Бессонова,
Именно такие явные противоречия в характере Кобзаря и послужили причиной того, что Гаврикина безобидная шалость с ежиком была воспринята им абсолютно без должного чувства юмора. А потому, еще больше ссутулившись и глубже засунув руки в карманы брюк, он резюмировал:
– У тебя, Гаврик, детство в жопе играет.
– Ч-е-г-о-о-о? – протянул Витька, явно не ожидавший на фоне всеобщей поддержки услышать в свой адрес подобное оскорбление.
– Детство, говорю, у тебя в жопе играет, – беспристрастно повторил Алексей.
Наступила пауза – время, ушедшее на ожидание того, каковым же окажется продолжение начавшейся перебранки. Гаврик подбирал необходимые слова.
– А тебя… тебя вообще не спрашивают, – не найдя ничего, более достойного, бросил он. – Понял, да?
– Как раз меня и спрашивали, – сохраняя полное спокойствие, парировал Лешка.
Это обстоятельство еще больше разозлило Витю.
– А я говорю, не твоего ума дело, – сверкнул он глазами. – Стой и дуй в сопилку!
– Я и так стою.
– И заглохни, а то по шнобелю получишь!
– Серьезно?
Именно последние слова Алексея сыграли роковую роль. Скорее, подчинившись какому-то сиюминутному азарту, но уж никак не из уверенности в себе (Лешка-то все-таки был на полголовы выше да и физически посильнее одноклассника), Гаврик в доли секунды резко махнул рукой – его кулак, как в центре мишени, отпечатался на носу Кобзаря, лицо которого сразу побелело. Ничего себе! Явно не ожидавший от Гаврика столь решительных действий, Алексей даже руки из карманов не успел вытащить. И лишь когда из его носа потекла тонкая струйка крови, он еще больше ссутулился, согнулся, закрыл руками нос и присел на корточки.
Гаврик и сам, видать, не ожидал от себя такой прыти, потому что сразу после удара отскочил, приняв несуразную, в его понимании, боксерскую стойку, но, видя, что ответного удара именно сейчас не последует, тревожно начал оглядываться по сторонам, на стоящих рядом ребят, ощупывать кулак, в общем, выказывать чувство беспокойства.
В это время уборщица, обходившая территорию школы, где-то поодаль начала сотрясать воздух видавшим виды бронзовым звонком, в силу своего возраста, наверно, сзывавший на уроки еще мам и пап нынешних школьников. Нужно было бежать на урок, но пацаны, ошарашенные как ударом Витьки, так и кровью Кобзаря, просто остолбенели. Они застыли, раскрыв рты, поочередно поглядывая то на Гаврика с его бегающими туда-сюда глазками, то на присевшего на корточки с опущенной головой Алексея.