Пропавшая сестра

Марр Эль

— Сколько сейчас времени? — спросила я.

Он посмотрел на часы.

— Десять двадцать.

Я наконец-то вздохнула с облегчением. Если бы Анжела не прошла таможню, Жан-Люк уже знал бы об этом. Записи на ноутбуке должны подтвердить, что она действовала в целях самообороны. Возможно, полиции придется привлечь специалиста по видео, который сможет по цвету глаз определить, кто из нас двоих держал скальпель. Нас с Анжелой можно легко различить по глазам. У меня они разного цвета: один карий, а другой зеленый. Очень надеюсь на то, что мой поступок оправдает меня в ее глазах — они оба карие.

— Шейна? — громкий голос раздается из

коридора с картотечными шкафами, который ведет в вестибюль.

Не ожидала, что в камере окажется так комфортно. На скамье с мягкой обивкой в случае чего можно поспать, а резной деревянный стул с прямой спинкой, стоящий в углу, вполне мог бы находиться в кабинете Дельфины Руссо. Каменные стены ничем не украшены, но в плетеной корзине лежит целая стопка старых журналов. Полицейские позволили мне оставить свою одежду и выдали шерстяное одеяло.

Я поднимаю голову и отшатываюсь назад; у металлических прутьев решетки стоит миниатюрная женщина в очках. Наверное, такое же потрясение испытал мистер Скрудж, когда перед ним возник призрак Джейкоба Марли [70] .

70

Призрак Джейкоба Марли — персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская история».

Такие асимметрично подстриженные черные волосы и такая потрясная джинсовая куртка могут быть только у одного человека.

— Чан? Но как вы?…

— Да. Я жива, все в порядке. Почти…

Она понижает голос и жестом показывает, чтобы я подошла поближе. Чувство дежавю охватывает меня, когда я пересекаю десятифутовое пространство, разделяющее нас, точно так же как в тот день, когда мы встретились первый раз. Она бросает осторожный взгляд на вестибюль, затем просовывает ладонь через решетку, чтобы похлопать меня по руке.

— Как ты?

Чан! — Радостный смех срывается с моих губ, я сквозь решетку обнимаю ее маленькое тело. Глаза наполняются слезами, ён Как это возможно? Ведь Себ убил вас.

— Этот твой Себастьян несколько туповат. Он с детства был одержим катакомбами. Мы с ним несколько раз встречались в туннелях, и он рассказывал мне обо всех своих открытиях. Он утащил вас, а потом вернулся за мной. Но я залезла в один тупичок, о котором он не знал, и пряталась там, пока не убедилась, что он ушел. На какое-то время я потеряла сознание, ведь сотрясение мозга — не шутка. Выбралась наружу только в воскресенье вечером. Сразу же позвонила в полицию и сообщила, где вы находитесь. Они быстро до вас добрались?

У нее под глазами — большие темно-лиловые синяки, красная царапина идет по шее от уха до ключицы.

— Недостаточно быстро, — отвечаю я.

Чан кивает, будто она уже знает все, что я могу рассказать.

— Простите меня, Чан, за все. И спасибо вам огромное. Я… я должна была найти свою сестру.

Понимаю, что словами не выразить всего того, что чувствую, ведь, помогая мне, эта женщина едва не лишилась жизни. Она улыбается:

— Конечно. Рада, что с тобой все в порядке. А что с Анжелой? У нее все хорошо?

Я киваю, надеясь, что полиция не слышит моего ответа.

— А как же твой рейс? — спрашивает Чан. — Ты ведь пропустила его?

— Да. Опоздала примерно на двенадцать часов. Не знаю, как доберусь до дома, потому что потеряла свой паспорт. Надо будет пойти в посольство, чтобы выписать новый.

Полиция все еще анализирует записи с камер наблюдения, чтобы убедиться в том, что моя история правдива. Надеюсь, завтра уже все подтвердится.

Чан берет меня за руку.

— Хороший план. Как только я узнала, что ты здесь, я сразу пришла, чтобы убедиться, что у тебя все нормально. Теперь ты можешь сама о себе позаботиться, Шейна. Ты ведь это знаешь, верно?

Я слабо улыбаюсь потрескавшимися губами.

— Да, теперь знаю.

— Вот и молодец. По крайней мере мы получили достаточно адреналина, не так ли?

Чан ухмыляется. Она целует мне руку.

— Пойдем отсюда. Что мы тут торчим?

— Но я… я не могу никуда пойти, Чан. Я же арестована.

— Конечно можешь! Я внесла за тебя залог.

— Вы выложили пятнадцать тысяч евро?!

Чан протягивает руку через решетку моей камеры и берет меня за подбородок.

— Вернешь мне долг, когда станешь известным врачом. Или судьей. Ну или диджеем.

Подходит охранник и отпирает камеру. Слезы текут по моему лицу, Чан обнимает меня.

Я подписываю несколько бланков с приложенными копиями, в которых говорится, что я обязуюсь прийти, когда меня вызовут. Жан-Люк, взявший на себя роль переводчика, тщательно разъясняет мне каждое предложение. У меня сняли отпечатки пальцев, инспектор Валентин поговорил со мной в камере, а Жан-Люк остался, чтобы написать отчет.

Организация Объединенных Наций совместно с полицией проводила операцию по ликвидации торговцев людьми, а Жан-Люку было поручено следить за мной. Как объяснил Валентин, он начал подозревать Бронна, когда директор морга сообщил ему, что Себ встречал меня после опознания трупа предполагаемой Анжелы. И это произошло сразу после того, как Валентин рекомендовал мне не общаться с незнакомцами. Валентин узнал о смерти Батиста и увольнении Себа из армии, а также о нездоровом интересе последнего к катакомбам. Записка, которую Валентин подсунул под дверь Анжелы, должна была заставить меня оставаться в квартире, пока полиция не арестует Себа. Татуировки жертв Бронна наводили следователей на мысли о его безумии. Астрологический символ, выбранный Себом в качестве клейма, говорил о его вере в то, что близнецы — ключ к научному открытию.

Валентин прерывает телефонный разговор, когда мы с Чан проходим мимо его кабинета со стеклянными стенами. Дежурный кивок в нашу сторону вдруг смягчается ободряющей улыбкой, но тут же он возвращается к телефонному разговору и орет в трубку по-английски: «Мне плевать, что у нее встреча! Соедините меня с американским послом немедленно!»

Прохожу сквозь стеклянные двери и проскальзываю на заднее сиденье черной машины, заказанной Чан, а потом смотрю, как представители прессы следуют за нами, пока мы не сворачиваем за угол и не скрываемся из виду. Вскоре мы доезжаем до отеля, в котором Чан забронировала для меня номер.

Выхожу из машины, и меня поражает яркая синева неба. Я целую неделю не обращала на него внимания. Смотрю вверх, пока мои глаза не устают. В ушах раздается шум волн, но на этот раз, впервые за много лет, страх, который всегда пронизывал мое сердце при воспоминании о том случае на пляже, молчит.

Из вестибюля отеля доносятся крики по-французски, и оттуда лавиной вываливаются репортеры.

— Мисс Дарби! «Монд ньюз», хотели бы получить от вас комментарии по поводу случившегося! Что вы можете сказать миру?