Пропавшие без вести
Шрифт:
— Вы нам, кажется, тоже не рады? — вызывающе продолжал власовец.
— Здесь даже встреча с другом не вызывает радости. Впрочем, отчета о настроениях господин штабарцт до сих пор никогда в обязанность мне не вменял. Что еще вам угодно? — спросил Соколов.
— Нич-чего! — отчеканил власовец. Оба повернулись и вышли из барака.
— Даже не попрощались с вами, Дмитрий Ивачыч, несмотря на всю вашу вежливость, — съязвил Величко.
— С Дмитрием Ивановичем они договорятся еще без свидетелей, — вслух сказал
— Господа… гм… я считаю подобные замечания неуместными! — покраснев, заявил Тарасевич. — Я нахожу, что дразнить хозяев положения смешное мальчишество! Вести себя с ними вызывающе…
— А вы бы предпочитали устроить с ними дружеское чаепитие? — спросил Соколов. — Как хотите, Дмитрий Иваныч, но это из рук вон! Что вы говорите?! Они же должны понимать, что предателей все презирают. Даже немцы их за людей не считают… После нашей победы им места не будет на русской земле…
— Гм, гм… Вы сказали — «после нашей победы»? Насколько я разумею, мы с вами лично вряд ли будем участвовать в этой «победе», — иронически возразил Тарасевич.
— Я сказал «нашей», имея в виду не персональную нашу с вами победу, а победу Красной Армии и СССР, — строго ответил Соколов.
— Я пошутил, Леонид Андреич, — спохватился Тарасевич, — но сказать вам правду, я так же не верю в победу СССР, как и в победу Германии. Эти два грозных зверя, как я понимаю, сломают зубы на шкуре один другого и оба послужат добычей для третьего…
— Я что-то вас не пойму! — прервал Соколов.
— Что же тут сложного? Союзники явно ждут, когда Россия с Германией — обе истратят силы. Тогда они вступятся за того, кто больше ослаб, одолеют более сильного и, по праву сильнейших, поделят влияние в мире. Англия и Америка — вот будущие победители! — заявил Тарасевич, даже как бы любуясь эффектностью своих слов.
— Вы хотите сказать, что международный капитал… — начал Маслов.
— Я хочу сказать, что смешно, господа, серьезно верить в победу Советов! Россия будет этой войной экономически отброшена к уровню царского времени. Мы будем после войны сами стоять на коленях и молить, чтобы нас превратили в доминион Британской империи. Поля запустели, заводы разбиты… После войны восстанавливать?! Чьими руками? Где взять хлеба? Деревня разорена… Мы будем кричать: «Варяги! Где вы? Приходите, мистер варяг, займитесь нашей, с позволения сказать, «социалистической родиной»!»
— Вы верите в ту «информацию», которую власовцы нам подсовывают? — спросил Соколов.
— Любая официальная информация тенденциозна. Вероятно, в России все пишут наоборот. Я считаю, что скептицизм — это лучший путеводитель разумного человека, — резонерски возразил Тарасевич. — Но я лично считаю, что бесполезно на лбу наколачивать шишки. На нашей печальной планете право за тем, у кого сила…
— Да какая у них там сила! Кого вы трусите?! — раздраженно
Он возбужденно прошелся по бараку и вдруг остановился перед окном, захваченный чем-то происходящим снаружи.
— Вон, смотрите! Смотрите, где сила! — обратился Бойчук к товарищам.
В этот час больные сидели возле бараков в бездеятельном ожидании ужина. Когда власовцы вышли от врачей, один из больных встал с крылечка и шагнул им навстречу. Тощий, с острыми скулами, бледный, он на них пошел в наступление.
— Чего тут шныряете? — вызывающе спросил он. — Нюхать пришли?! Коммунистов ищите? На, сука! Я коммунист, записывай номер!
Больной вытащил из-под рубашки личный лагерный номерок и сунул в физиономию власовца так, что тот даже попятился.
— И мой пиши! Я большевик! — подхватил второй больной, также рванув с шеи номер.
— И мой! — крикнул третий, тесня опешивших агитаторов, не пропуская их к воротам.
— Братцы! Товарищи! Кто большевик?! Кто за советскую власть? Давай свои номера собакам понюхать! — на весь блок призывали зачинщики, наступая на опасливо притихших изменников.
Толпа больных, уже свыше ста человек, обступила их.
— Ишь зенки таращит! Что?! Испугался?! А ты бойся нас, гадина, бойся! — с угрозой кричали больные.
— Ну, чего вы на нас напали, чего? — стараясь держаться миролюбиво, добивался старший из власовцев. — Мы вас не трогали, шли…
— А чего вы прилезли?! — кричали им. — Кой черт вас принес к честным людям?!
— В нахальные ваши глаза никто не плевал? — шумели разгневанные больные.
Власовцы, стесненные сотенной толпой, пользуясь моментом, когда засвистали к ужину, ловко вырвались и выскочили из блока к бараку комендатуры, где оберфельдфебель разговаривал с каким-то унтером, давно уже любопытно косясь на окруженных толпою «пропагандистов». Отдавая воинское приветствие, они быстро прошагали мимо немцев за ворота.
— Scheisse! — пробормотал им вслед оберфельдфебель, даже не ответив на их приветствие.
На следующий день после визита власовцев во врачебный барак старший из них еще до начала приема у Тарасевича пришел в перевязочную.
— Доктор Дмитрий Иваныч уже принимает? — спросил он Муравьева.
— Скоро начнет.
Власовец направился к двери перевязочной.
— Куда же ты лезешь? — остановил Муравьев. — Доктор еще не пришел.
— Я там подожду, внутри, — сказал власовец.
— Отойди-ка от двери, — настойчиво возразил Муравьев — Там не ждут.
— А ты что, мне указывать будешь?! — раздраженно ответил власовец.
— Ясно, что буду! Там не клуб, чтобы всякий лез! Медицинское место! Уважение надо иметь: там больных принимают! — Муравьев кивнул на десяток больных, тут же ожидавших начала приема.