Пропавшие среди живых. Выстрел в Орельей Гриве. Крутой поворот. Среда обитания. Анонимный заказчик. Круги
Шрифт:
— Мне его жена сказала. Она Феликса уговорила. Боялась, что посадят.
— И вы говорили Хилкову об этом разговоре?
— Нет! — испугалась Лаврова.
— Бывали дома у Хилкова друзья?
— Много раз.
— Никто из них за вами не ухаживал?
— Нет, что вы, у всех были свои девчонки. И Женя меня так любил… — Она вдруг ойкнула и испуганно посмотрела на Корнилова. — Вы знаете, одного с трубкой я видела…
— Ну?
— Женя иногда уходил и не говорил мне куда. Понимаете… Я думала, у него кто–то еще есть. Вот и решила выследить его… — Внимание и настороженность Корнилова, по–видимому, передались ей, она заволновалась и стала частить: — Поехала за ним следом.
«Еще как!» — подумал Игорь Васильевич.
— Дальше что?
— Я вечером с радости об этом Жене сказала, а он меня избил. Говорит: «Забудь и думать о том, что видела».
— Ты, голубушка, показать нам эту квартиру сможешь? — почти ласково спросил Корнилов.
— Смогу.
Корнилов вызвал секретаршу.
— Белянчикова, Бугаева! Срочно!
— А про машины вы не будете меня спрашивать? — почему–то с тревогой осведомилась Лаврова.
— Позже, позже… — Корнилов нервно барабанил пальцами по столу, поджидая сотрудников.
Пришли Белянчиков и Бугаев, Лаврову увел конвоир.
…Дома он смерил температуру — тридцать девять. Мать заохала, засуетилась.
— Ничего, где наша не пропадала, — тихо пробормотал Игорь Васильевич и добавил, уже обращаясь к матери: — Перебьемся! Главное, мама, — сон. Сон все болезни лечит. Это доказано.
Он проглотил сразу две таблетки аспирина и, выпив бутылку боржоми, лег в постель. Телефон поставил на тумбочку в изголовье. Сладкое, полудремотное состояние охватило его, и, если бы не чугунная голова, в которой гулко пульсировала кровь, он посчитал бы себя самым счастливым человеком на свете… Так он пролежал недолго. Может быть, около часа. Сон не приходил, начался озноб. Корнилов слышал, как осторожно, боясь потревожить его, ходила по квартире мать, прикладывала холодную руку ко лбу, шептала что–то.
И в это время зазвонил телефон. Далекий и тихий голос Белянчикова был спокоен, даже чересчур спокоен. Игорь Васильевич уловил в нем нотки хорошо спрятанной радости, даже торжества.
— Квартира на Ивановской оказалась пустой. Похоже, что хозяин оставил ее за несколько часов до нашего прихода, — докладывал Юрий Евгеньевич, и Корнилов удивился: чему ж тут радоваться? — Мы нашли отпечатки пальцев. Подняли на ноги работников дактилоскопии. И не зря. Это Нырок, товарищ подполковник!
«Нырок, Нырок. Сколько лет искали этого матерого убийцу! Думали, что и в живых нету, а вот вынырнул Федяша Кашлев, ходивший грабить еще нэпмачей! Арест — побег, арест — побег, сколько у него было этого, в уголовном розыске уже и со счету сбились. А десять последних лет — молчание, словно никогда не было знаменитого Федяши Нырка».
— Какие меры к розыску? — спросил Корнилов.
— Всех подняли на ноги, Игорь Васильевич. Не уйдет от нас Федяша… Трубочный табак у него, между прочим, нашли… Бельгийский табачок, душистый. И пару трубок.
— Фото его в архиве есть… Срочно размножить! Да, пусть проверят ребята, не живут ли в городе те, кто проходил с Нырком по старым делам. Все.
Белянчиков повесил трубку и тут же позвонил снова.
— Игорь Васильевич, как твое самочувствие–то?
— Скверное, — проворчал Корнилов. — Температура вот подскочила. — Посмотрел на часы — было уже около трех.
Он снова лежал в тишине и старался думать о Кашлеве. Белянчиков не зря радуется — на такого зверя вышли.
Он очнулся от прикосновения. Кто–то положил ему руку на лоб. Не мать. Рука была маленькая, прохладная и чуть–чуть пахла духами. Потом эта же рука по–хозяйски легла на его руку.
«Врач, — догадался Корнилов. — Какая у нее ласковая рука».
— Вера Николаевна, — тихо, совсем тихо сказала врач. — Беспокоиться не надо. Теперь дело пойдет на поправку…
Игорь Васильевич открыл глаза. В комнате был полумрак, только несколько солнечных лучиков, пробилось сквозь шторы, и один из них упал прямо на лицо доктора. Это была Оля. Такой он увидел ее вышедшую из леса на Валааме — большеглазую и удивительно нежную. Только сейчас лицо у нее было еще и озабоченным. Он хотел сказать ей: «Вы, как фея, появляетесь внезапно», — но испугался, что слова прозвучат банально, и только улыбнулся. И увидел, как преобразилось Олино лицо.
— Проснулись? — спросила она и села перед ним на стул. — Какие же вы, сыщики, слабенькие. Сквозняков боитесь.
— Боимся, — тихо сказал Корнилов. — Уколы делать будете? — спросил он, вспоминая разговор на острове. — И недели не прошло, как вы до меня добрались.
— Вот и ошиблись, Игорь Васильевич. Уже девятый день. — И покраснела, оглянувшись на мать.
10
Федор Кашлев долго стоял у двери. Прислушивался, не идет ли кто по лестнице. Но там было совсем тихо — ни шагов, ни хлопанья дверей. Проходили минуты, а он все не решался открыть дверь. Резко зазвонил телефон. Кашлев вздрогнул. Телефон звонил долго и надрывно, и, когда наконец замолк, Федор отворил дверь и выскользнул на лестницу. Дверь закрылась с легким щелчком, и он вздохнул с облегчением. Мертвый Хилков, краденые машины, слюнтяи–картежники — все это осталось там, за дверью, такое же мертвое и теперь уже никакого значения не имеющее для него, Федора Кашлева. Он стал медленно спускаться по лестнице, и на втором этаже его ждала первая неприятность. Из квартиры, расположенной под квартирой Хилкова, вышел мужчина с маленьким чемоданчиком. Он остановился около дверей и мельком взглянул на Кашлева. Видно, кого–то поджидал. А на первом этаже Кашлеву попалась молоденькая почтальонша. Поставив огромную сумку у стены, она рассовывала газеты по ящикам.
«Вот принесла нелегкая!» — выругался Кашлев. Он вдруг почувствовал, что сердце вот–вот выскочит из груди. Он стал задыхаться, кружилась голова. Казалось, что уже не сделать больше ни одного шага. Ноги, его ноги, столько раз уносившие хозяина от беды, отказывались повиноваться. Скрипнув зубами, Кашлев все–таки сделал один шаг, другой. Десяток. Дальше, дальше от этого дома, он уже и так попался на глаза двоим!
Он не помнил, сколько прошел по Лиговке, когда все–таки остановился и прислонился к стене. Никогда еще ему не было так плохо. И от чего? Один выстрел и страх наследить. Выстрел, каких столько было в его жизни!
Какая–то девушка остановилась перед ним и о чем–то спросила. Кашлев слышал слова, но не мог понять их смысла. Девушка переспросила:
— Вам плохо? Может быть, вызвать «скорую»?
Теперь он наконец понял вопрос и, с ненавистью посмотрев на девчонку, грязно выругался. Девушка отпрянула, будто от удара, и пошла прочь, несколько раз оглянувшись.
Сердце наконец отпустило, и Кашлев побрел к Московскому вокзалу. Очередь на такси была небольшая. Приехав на Ивановскую, он по обыкновению попросил остановиться у гастронома. Расплатился, не торопясь зашел в магазин. Постоял в очереди за сосисками, купил яиц.