Пропавшие в Бермудии
Шрифт:
При этом Хорхе выглядел довольно неплохо, лет на двадцать с небольшим, хотя ему должно быть за сорок. Это объяснимо: жизнь на свежем воздухе, охота, рыбалка…
Но тут Мануэлю стало не до размышлений об охоте, рыбалке и жизни на свежем воздухе: отодвинулась занавеска, за которой была постель, и вышла Лаура в своем любимом красном платье.
Вот она-то уж совсем не изменилась, так и осталась двадцатилетней! И такой же красивой. Мучительно красивой.
– Нашел наконец? – спросила Лаура, подбоченившись.
Мануэль
Хорхе рассмеялся.
– Это все, что ты можешь сказать? Му-му? – передразнил он. – Может, ты стал коровой? То есть, извини, быком? Лаура, неужели ты не понимаешь, что он на своем бычачьем языке опять зовет тебя замуж?
– Я подумаю! – пропела Лаура, подошла и одним движением вынула нож-наваху из сапога Мануэля.
Мануэль заметался, застонал, заскрипел зубами. Эта женщина опозорила его окончательно – обезоружив. И теперь пощады ей не будет!
– Ну, ну, не надо так нервничать! – Хорхе присел на корточки, разглядывая Мануэля. – А ты постарел, приятель!
– Зато ты все такой же негодяй, как и был! – ответил ему Мануэль.*
(*Это не ошибка автора: так получилось, что повязка со рта Мануэля в этот момент исчезла. Автор. )
– Докажи, что ты мужчина, развяжи меня! – предложил Мануэль. – Я задушу тебя голыми руками!
– Не вздумай! – предупредила Лаура Хорхе. – Он опасен, как дикий зверь!
Что это мы говорим, будто в дешевых сериалах? – мелькнуло в голове у Мануэля. Он хотел бы сказать это вслух, а заодно и плюнуть в лицо этому мерзавцу, но, увы, рот был завязан**.
(**Как это получилось, честное слово, не знаю. Автор .)
В это время на дворе тревожно заклекотали индейки.
Хорхе насторожился.
– Не прихватил ли он еще кого-нибудь? Пойду посмотрю.
Хорхе вышел, взяв с собой карабин, а Лаура тут же бросилась к Мануэлю и зашептала:
– Что будем делать? Я его боюсь!
– Как? Он держит тебя тут силой? – удивился Мануэль***.
(***Извините, повязка опять исчезла. Просто наказание какое-то! Автор .)
– Когда я отплыла – чтобы вскоре вернуться, он догнал меня на катере. Предложил покататься. Через полчаса я захотела домой, но он только гнусно хохотал. Мы плыли почти всю ночь, и вот уже двадцать лет я мучаюсь с ним на необитаемом острове! У него давно созрел этот план! Он тут все приготовил. И держит меня в неволе, издеваясь надо мной и попрекая меня моей любовью к тебе! Я не знаю, как быть!
– Развяжи меня! – сказал Мануэль.
– Поздно, он может войти!
– Так не надо было тратить время на болтовню! Развяжи!
Лаура рискнула. Узлы были завязаны крепко, она вцепилась в них зубами…
И
– Так-так-так! – сказал он. – Я знал, что вас нельзя оставлять вдвоем! Я все слышал! Не надейся, Мануэль, тебе не видать ее, как своих ушей!
И Хорхе, схватив Лауру, поволок ее к двери.
– Прости, Мануэль! – кричала она.
Ударом ноги распахнув дверь, Хорхе вышвырнул Лауру на крыльцо.
– Ах, да, чуть не забыл, – повернулся он на пороге и выстрелил в Мануэля из карабина. Пуля впилась в доску рядом с головой Мануэля.
Щелкнув от досады языком, Хорхе сказал:
– Надо же, промазал! Такое со мной впервые в жизни!
Дверь захлопнулась, а потом послышалось тарахтенье колес повозки.
Хорхе увозил Лауру.
Мануэль пополз к стеклянному кувшину, который, на его счастье, стоял на полу. Он взял его зубами за ручку и, мотая головой, бил об пол, пока не разбил. Используя осколки, он постепенно перерезал веревки, освободил себя.
Выскочил во двор, прислушался.
Тишина.
Похоже, он уже отъехали довольно далеко.
Но ничего. Теперь Хорхе не уйти от расплаты, а Лауре от его любви. И от своей гибели.
8. Ник знакомится с Веселым Роджером и его собакой Глючкой
Ник играл, играл – и проголодался.
Он вспомнил, что у него в кармане есть бутерброд, достал его, развернул салфетку и приготовился откусить, но так и остался с открытым ртом: бутерброд исчез.
Что-то мелькнуло перед глазами, прикоснулось к ладони – и все, нет бутерброда.
Ник растерянно смотрел то на свою руку, то по сторонам, и тут услышал сзади тихий смешок. Он обернулся.
Рыжий всклокоченный мальчишка, чуть постарше Ника, сидел на высоком стуле, болтал ногами и уплетал бутерброд, как ни в чем не бывало. Рядом с ним сидела кудлатая собачонка и, облизываясь, умильно смотрела на хозяина, который время от времени бросал ей маленькие кусочки.
– Привет, – сказал он Нику. – Почему я тебя раньше не видел? Ты новенький? Вот здорово! Сто лет тут не было новеньких! Ты откуда?
Тут он закашлялся, выпучил глаза и начал стучать себя кулаком по груди. Прокашлявшись, закричал:
– Ты с ума сошел? Так до смерти можно человека задушить! Куска хлеба жалко, да?
– При чем тут я? – удивился Ник.
– Как при чем? Ты разве не пожелал мне подавиться?
– Нет.
– Ага, не пожелал! – не поверил рыжий. – Ты вспомни!
Ник вспомнил. Действительно, когда он увидел, как мальчишка ест его бутерброд, он, рассердившись, представил, что тот давится – но именно представил, а не пожелал! И даже не представил, а так… Промелькнуло в мыслях. Очень ему надо, чтобы кто-то на самом деле давился!