Пропавшие в раю
Шрифт:
Хотя, признаться, Алексей всегда относился к Марусе отчасти снисходительно. Как к существу милому и любимому, но, несомненно, стоящему чуть ниже на ступени. Куда вели ступени, что это вообще за лестница такая, он и сам не знал, и если бы кто-то сказал ему, что Алексей считает себя лучше Маруси, он бы гневно опроверг такое утверждение. И все же… Это было что угодно: страсть, любовь, привязанность, влечение, доверие, но не отношение равного к равному.
Впрочем, это все были дебри, в которые Алексей, как любой нормальный мужик, предпочитал не лезть. Просто принимал как данность. Появление Алисы посеяло смятение в душе, но,
Сейчас она стояла перед ним, и, наверное, впервые в жизни он подумал, что было бы, окажись на ее месте другая женщина. Например, красотка Ирина Шустовская. Алексей немного растерялся и оттого разозлился.
– Что ты вечно к морю бегаешь? – грубо спросил он. – Надеешься алые паруса на горизонте разглядеть? Ассоль! Лучше бы обед приготовила. Есть хочу, умираю.
Маруся растерянности мужа не заметила, а вот на грубость слегка обиделась. Тем более что это было несправедливо.
– Я уже давно все приготовила, – прохладно ответила она, – а к морю хожу, потому что нравится. Ты же сам хотел, чтобы мне тут понравилось.
В голосе жены прозвучал некоторый вызов, что было для нее необычно. Это охладило Алексея, и он слегка извиняющимся тоном поинтересовался:
– Что сварила? – Алексей знал, что Маруся обожает готовить и рассказывать, что именно приготовила. Это сработало, жена мигом перестала дуться. Ее легкость и отходчивость всегда ему нравились.
– Салат сделала, с курицей, помидорами, сладким перцем и брынзой. Хлеб испекла, мы с Алиской пол-утра с хлебопечкой разбирались. У меня же раньше не было. А еще красный суп сварила. Со свеклой.
У Маруськи была смешная привычка называть супы по цветам. Имелось три вида супов: белые – например, куриный, с фрикадельками, рисовый. Желтые – это рассольник, харчо, щи или солянка. И красные – томатный или борщ. Помимо цвета, Маруся обычно еще уточняла: «желтый с капустой» на человеческом языке обозначало щи, а «красный с помидорами» – томатный суп-пюре. Сегодня она имела в виду, что приготовила борщ.
Странно, но вдруг Маруськина привычка, которая обычно казалась Алексею смешной странностью, вызвала непонятное глухое раздражение.
«Идиотизм какой-то. Деревенщина. Неужели нельзя говорить, как все нормальные люди!» – пронеслось в голове. Он еле удержался, чтобы не произнести это вслух, и сквозь зубы обронил:
– Ладно, ты иди пока. Закончу – тоже приду.
– Хорошо, – покладисто согласилась Маруся, – а ты еще долго будешь?
– Нет, – коротко ответил Алексей, всем своим видом давая понять, что мешать ему не следует. Маруся, как обычно, угадала его настроение и тихо удалилась. Но и ее понятливая тактичность сегодня пришлась не ко двору.
Борщ был исключительный, как и все остальное. Маруська отличная хозяйка, ничего не скажешь. Наслаждаясь вкусом еды, Алексей испытывал легкие угрызения совести за свои недавние мысли. Маруся держалась настороженно: чувствовала, что муж не в духе, но не могла уловить причину.
– Алиска где? Почему не обедает? – спросил он, чтобы не молчать.
– Поела уже. За ней девочка зашла, соседка. Надей зовут. На днях познакомились. И они ушли куда-то, – пояснила жена. Когда она говорила о дочери, голос ее всегда звучал
– Хорошо, что подружка появилась, – одобрительно отозвался Алексей, и Маруся заметно расслабилась, затараторила что-то про необходимость общения, подростковую дружбу, воспитание девочек. Хотя что она-то может знать об этом воспитании?
К вечеру напряжение немного спало. Алексей с головой ушел в планирование летнего кафе: они решили все-таки именно его устроить на заднем дворе, а не бассейн. Маруся великолепно готовит, это надо использовать в свою пользу. Еще один источник дохода не помешает. Нужно поставить несколько столиков (непременно деревянных, это же не вульгарная «стограмошная»), сделать крытую веранду с мангалом и летней кухней. Шашлыки он и сам сумеет пожарить. Или можно будет кого-то нанять.
Маруся возилась в гостиной с пледом, она накупила разноцветной пряжи и теперь увлеченно вязала. Зимой будет очень уютно закутаться в яркий пестрый плед и дремать. Согревать тело, отогреваясь душой. Маруся считала, что вещи, сделанные собственными руками, помнят и хранят тепло и заботу этих самых рук.
Алиска сидела в своей комнате. Что делала, неизвестно. Слышно было разноголосое бормотание, временами звучала музыка. То ли телевизор, то ли компьютер. Маруся несколько раз порывалась заглянуть в комнату дочери, но дверь была заперта изнутри, а подходящего предлога, чтобы постучаться, не находилось. Просто так, безо всякого повода, постучать, зайти и спросить у дочки, как дела, узнать, чем она занимается, мать не решалась. Боялась нарваться на очередную грубость и резкий тон. Поэтому тихонько вздыхала и снова бралась за свое рукоделие.
Утреннее радостное Марусино настроение не пропало бесследно, но как-то сжалось, потускнело. Это ничего – нормальный человек не может круглосуточно пребывать в состоянии счастливого возбуждения. Спокойствие куда более естественно. Однако прислушавшись к себе, Маруся поняла, что она вовсе не спокойна. Скорее выжидает, прислушивается к чему-то.
К чему тут можно прислушиваться? Обычная, чуточку скучноватая, пресная жизнь маленького поселка. В местах, привыкших принимать, пропускать через себя потоки гостей-чужаков, жизнь в межсезонье замирает. Становится вялой, тягучей, апатичной. Неживой. Немного зловещей, пожалуй. Оттого и возникает странное настроение, когда глубоко внутри, за несколькими слоями показного спокойствия и умиротворения, прячется опасливое ожидание.
Фу, что за глупости лезут в голову?! Ничего зловещего, никаких опасений! Она резко дернула нить, и та порвалась. Маруся недовольно фыркнула, злясь на себя. Алексей поднял голову от бумаг и вдруг сказал:
– Маруська, я тебя люблю, – и, глядя на ее изумленное лицо (муж нечасто позволял себе подобные изъявления чувств), добавил: – хочешь, давай ребенка родим? Бросай свои дурацкие таблетки.
Повисла пауза. Тишина сгустилась и набрякла. Губы у Маруси задрожали, в лице появилось что-то отчаянное, невыразимое. Она посмотрела на Алексея взглядом, который, как позже выяснилось, он запомнил навсегда, и ничего не ответила. Но он и так все понял. Подошел к жене, обнял и прижал к себе. Маруся прильнула к нему, по щекам текли немые слезы.