Пропавшие. Тайна школьного фотоальбома
Шрифт:
Сейчас же в подвале было тихо. Почти тихо. Путь я запомнил хорошо. Крадущейся походкой, звук которой вряд ли бы различил даже тигр, я вернулся к залу, обитому фольгой. Изнутри раздавались голоса.
Один голос я, конечно же, сразу узнал — это был Кеша.
Второй голос принадлежал женщине. С замиранием сердца я долго вслушивался в него. Он был мне слишком хорошо знаком. От ревности и обиды я едва сдерживался — шум в ушах мешал понять, кто же это был на самом деле.
Я не выдержал и выглянул в проем. Совсем чуть-чуть.
На кресле, которое пять минут назад занимал я, сидела седовласая женщина с волевым лицом.
— Мама… — прошептал я
— Ты закрыл дверь? — произнесла она и ее рука потянулась к карабину.
Глава 10
Судорожно вспоминая примерный план школьного подвала, я вжался расцарапанной щекой в пыльную холодную стену. Последний раз я спускался сюда лет сорок назад. Длинная главная галерея, от нее влево и вправо уходят коридоры и комнаты, в конце галереи за поворотом еще один коридор, который ведет к бомбоубежищу, — туда провожал меня Кеша-Иннокентий-Фотограф — И-Неизвестно-Кто-Еще.
Эта женщина, мать Антона-2 оказалась не такой простушкой. Мог бы и догадаться. Ловко она мне запудрила мозги, а я… поддался. Безотказный прием — злой и добрый полицейский, идеально сыгранный одним актером. Ружье и пирожки сразили меня наповал. Я сплоховал и мне вдруг стало жарко от своей оплошности. Она могла стоить мне жизни. Не знаю как здесь, но в нашем мире далеко не в каждой квартире найдешь заряженную «Сайгу», — а даже если и найдешь, давно вы видели старушку, уверенно взводящую затвор огнестрела?
Все эти мысли пролетели в моей голове в одно мгновение.
— Ты закрыл дверь? — повторила женщина, передернув затвор карабина.
— Разумеется. Здесь никого нет, — быстро ответил фотограф.
— Я что-то слышала.
— Эффект слуховой депривации. Под землей очень тихо, поэтому мозг сам себе начинает выдумывать несуществующие звуки. У меня такое постоянно, когда я внизу.
— Тебе давно пора проверить свой слух и голову, — парировала женщина.
Я впился взглядом в кирпичную стену, на которую падала тень от ее головы. Тень едва заметно двигалась — женщина вела ухом, так делают пираха на охоте, когда добыча слишком осторожна. Подобная игра может продолжаться часами — кто кого. Она была явно профи.
Мое сердце остановилось. В буквальном смысле слова. В напряженные моменты я научился сокращать число сердечных сокращений до минимального. Обмазавшись грязью, мы с охотниками почти сутки выслеживали пантеру, убившую любимую собаку одного из них. Так получилось, что зверь, спрыгнув с дерева, оказался в одном метре от меня и в тот момент я до конца жизни осознал, что значит «не издавать ни звука».
Время тянулось бесконечно долго. Я слышал, как стучат два сердца — там в зале, обитом фольгой. Как позади меня коридор перебежала маленькая мышь, как над головой осыпались едва заметные песочные пылинки — большой паук спустился с потолка, тронул одной из восьми лап мои волосы, не спеша потоптался, а затем спустился и пополз по щеке.
В отличие от джунглей Амазонки местные пауки абсолютно безвредны. Только немного щекочут. Если бы я двинул рукой и попытался его сбросить, женщина бы наверняка услышала. Я знал это, и она знала.
— Ладно, — глухо прозвучал женский голос. Кожаное кресло скрипнуло. — Он, похоже, тебе доверяет. Значит, пусть все идет так, как идет. Ты должен вернуть моего сына, он слишком далеко зашел, и я слишком многое ему позволяю. — Я услышал короткий вздох. Только вряд ли это был вздох сожаления.
— Он знал, что если не переместит двойника на свое место, то вернуться не получится, — сказал фотограф. — Интересно, он сам до этого додумался, или кто-то подсказал?
— Ты намекаешь, что у нас утечка?
— Нет, нет, что вы… — фотограф даже поперхнулся, — я просто…
— Оставь свои «просто» при себе, договорились? Дело твоего одноклассника, которого ты специально заманил, а потом закрыл в подвале еще не закрыто. Напомню тебе, срок давности по делам об…
— Я понял, простите. Больше не повторится.
— Куда он пошел?
— Кто? А… Антон, то есть… этот, простите… двойник…
— Да.
— Домой. Он сказал, что пойдет домой.
— Что он еще говорил?
— Он дезориентирован. Ничего не понимает. Хочет, чтобы все вернулось, как было.
— Это хорошо. Второго такого же дотошного, как мой сын, мы тут не потянем.
Кресло опять скрипнуло. Женщина поднялась.
Я оглянулся на темный коридор и попятился, стараясь ставить ногу точно в момент ее дыхания. Я надеялся, так она меня не услышит. Фотограф тоже поднялся — он был грузным и его дыхание и тем более тяжелые шаги по шершавой полипропиленовой дорожке дали мне возможность добраться до укрытия. Я юркнул в темноту, наткнулся на большой ящик и чуть было что-то не опрокинул. Рука инстинктивно дернулась, и я каким-то чудом удержал стоящий на этом ящике большой горшок с засохшим фикусом.
На лбу выступила испарина.
Женщина вышла в коридор. Постояла на перепутье, вглядываясь в темноту. Потом она шумно втянула носом воздух.
«Как хорошо, что у меня хватило мозгов не пшикнуться чужим «Фаренгейтом», — подумал я. Впрочем, это было невозможно. Вот уже много лет я пользовался исключительно «Bvlgari Aqua Marine» и к другим запахам был абсолютно равнодушен.
— Ладно, — сказала она. — На сегодня отбой. Хорошо поработал.
— Спасибо, — пробормотал Кеша.
— Как только все закончится, твое дело навсегда исчезнет. Так что, не подведи.
— Да. Нет, конечно… я сделаю все, что нужно.
— Вот и молодец.
Я услышал удаляющиеся шаги. Потом женщина завернула за угол, снова повернула — ее траекторию я чертил у себя в голове. А следом стукнула дверь, заработал едва слышный двигатель автомобиля. Через минуту она уехала.
Стало так тихо, что я подумал, будто Кеша ушел вместе с ней.
Но спустя секунд тридцать, видимо, когда он окончательно удостоверился, что женщина покинула подвал, я услышал его сдавленный, едва сдерживаемый хриплый голос: