Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек

Шерфиг Ханс

Зычным голосом на всю залу Бранд выкрикивал всевозможные глупости, лишь бы только его заметили.

Всякий раз, когда на стол подавались новые бутылки пива, он демонстрировал номер, который, по его мнению, должен потешить окружающих: откусывал у бутылок горлышко или же срывал зубами жестяные нашлепки. При этом кровоточили губы. Это было крайне неприятное зрелище. Но остановить его было невозможно, так как несколько жирных торговцев за соседним столиком всякий раз, когда он проделывал свой номер, громко смеялись и аплодировали. Бранда приводило в восторг любое поощрение, откуда бы оно

ни исходило.

Кроме торговцев, на Бранда никто не обращал внимания. Почти все присутствующие давно свыклись с его нелепыми выходками.

Завсегдатаи «Пивного двора» — писатели, художники, большинство из них как бы «прописалось» здесь напостоянно. Этот ресторанчик стал местом их встреч, их деловой конторой.

За одним из столиков сидело несколько поэтов. Они превозносили друг друга до небес, умиляясь этому взаимному панегирику.

У другого устроились несколько художников и жестоко поносили один другого. Позеленев от злости, они выкрикивали: «Бездарь, бесталанный, никудышный!»

Неподалеку разместились писатели, авторы стихов и песен о «черноземе, пшенице, васильках, явлении божества». Здесь они обдумывали ценные и редкие созвучия, находили новые слова, которые впоследствии будут соединены самым эффектным способом. Любое предложение, каждое слово здесь тщательно взвешивались. Это были дюжие парни, которым куда больше под стать гнуть металлические прутья и переключать рычаги, чем сочинять стишки о подснежниках, пчелках, эльфах и букашках, тру-ля-ля-тру-ля-ля. Что и говорить, мощная рабочая сила пропадала зря в «Пивном дворе».

Здесь восседали и творцы несметного числа картинок с изображением парка Сёндемаркен, датской природы, дорог, телеграфных столбов. Они мечтали о сбыте своих произведений, премиях, обсуждали мистическую и таинственную политику в области искусства.

Один из поэтов послал свою жену к столику, где сидели торговцы, позаимствовать несколько бутылок пива. И надо сказать, ей повезло.

Щупленький художник демонстрировал свои экспромты, за что иные посетители награждали его пивом или монетами в двадцать пять эре.

Несколько художников посолиднее шушукались о чем- то значительном, потягивая виски. Должно быть, награждали друг друга премиями.

В темном углу сидели меценат и художник. Художник сиял от удовольствия, можно было подумать, что ему удалось продать все свои картины. Но ничего похожего. Он всего-навсего отсоветовал меценату купить картину своего лучшего друга.

Такова была атмосфера в «Пивном дворе», где встречались многие представители духовной жизни.

Над всем царил густой табачный дым и кислый запах пива, слышались, как всегда, идиотские возгласы Бранда и громкий смех торговцев. Под конец стало нетерпимо само присутствие Бранда за столом. Он икал, покрывался потом. Стол превратился в свинушник, все смешалось: пиво, кровь, пепел. Он опрокидывал бокалы, заливал себя и нас пивом. Его крики и болтовня раздражали всех, кроме толстосумов, которые аплодировали и всячески подзадоривали его.

Я не чувствовал себя обязанным заботиться о Бранде, но мы все хотели избавиться от него поскорее.

— Ну-ка, Бранд, я сейчас вызову машину, — подтолкнул я его. — Тебе пора

домой! Тебе нужно домой, домой! Ты слышишь? — внушал я ему.

Он посмотрел на меня покрасневшими косыми глазами, и неожиданно на его бледном лице появилось выражение страшного испуга.

— Домой? О нет! Нет, нет, нет, только не домой! Ни за что домой! — почти прокричал он.

— Нет, ты поедешь! — сказал я решительно. — Хватит! Ты сам говоришь, что не спал столько времени. Сейчас домой и прямо в постель. Машина уже ждет.

Бранд смотрел на меня умоляюще. Он чуть не плакал;

— Я не могу! Не могу! Я так боюсь! Не могу...

— Не можешь? Ха-ха-ха! Такой человек, как ты! Разве ты можешь бояться чего-нибудь на свете!

Это польстило его самолюбию. Другие вторили мне:

— Ха! Попробуй запугай его! Такого человека, как Хакон Бранд!

Он был так тщеславен, что этот ход нам удался.

— Ну да, чего бояться? — бормотал он заплетающимся языком. — Конечно, я ничего не боюсь! Такой человек, как я! — и, озираясь вокруг испуганно, прошептал: — Он ведь мертв. Мертв! Он ничего не может мне сделать. Ха- ха-ха!

— Кто мертв? О чем ты?

— Ни о чем, ничего. Ровным счетом ничего. Болтаю всякую чушь. Я не спал целых тридцать четыре часа, нет, восемьдесят девять часов. Я не спал... Никто не умер, никто. Нет, нет, это я спьяну, все это вздор. Он не может мне ничего сделать... ничего...

Кельнер и шофер помогли втолкнуть его в машину.

Глава 3

Бранд всегда много пил и в нетрезвом виде неизбежно учинял скандалы. Я же думаю, что он пил главным образом потому, что считал это неизменным признаком сверхгениальности. Наклюкавшись, он прикидывался еще более пьяным, чем на самом деле.

Но со временем алкоголизм стал одолевать его всерьез. Теперь встретить трезвого Бранда было редкостью. Он бродил от одного трактира к другому и, казалось, ничего так не страшился, как остаться один на один с самим собой. Трудно сказать, испытывал ли Бранд неподдельный страх или это была его очередная причуда, рассчитанная на то, чтобы обратить на себя внимание. Как бы там ни было, одно ясно — до добра это не доведет. Человеку не вынести таких попоек, да еще в психическом напряжении, в котором постоянно пребывал Бранд. Он неизбежно кончит свои дни в сумасшедшем доме, если не умрет раньше от того, что наглотается стеклянных осколков, откусывая горлышки бутылок.

Его подруга, фру Друссе, проявлявшая к нему поистине материнские чувства, была сильно встревожена.

— Он убивает себя! — стонала фру. — Он пьет и губит свой талант!

Мне помнится, она говорила так: «Он испепеляет себя изнутри!» Фру Друссе обожала подобные изречения. Когда-то она даже написала роман, который мог бы стать неплохим справочным пособием по наиболее избитым литературным штампам. Роман этот без труда можно раскопать у букинистов за десять эре.

Фру Друссе в свое время была замужем за актером, подвизавшимся в ролях героев на провинциальной сцене. Некоторые утверждают, что она заговорила его до смерти. Во всяком случае — в живых его уже не было.