Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек
Шрифт:
Все было так, как и в мой последний приезд в Париж и как должно быть всегда.
Тут же на тротуаре расположились силачи в красных трико со своими гирями. Они играют мускулами, подбегают к гирям и клянутся, что готовы поднять тысячу килограммов, если зрители не поскупятся. Когда же доходит до дела и на маленьком коврике оказывается изрядное количество су, они, шумя и жестикулируя, подымают самую маленькую гирю. Приземистые полицейские на перекрестках, ловко размахивая жезлом, запальчиво переругиваются с шоферами и целуют девушек, перебегающих улицу.
Консьержки при появлении солнца выставляют складные
В крошечных общественных уборных элегантные мужчины вежливо раскланиваются из-за перегородки со знакомыми дамами, проходящими мимо.
Старые подслеповатые женщины и мальчишки обходят почтовые ящики и вынимают письма. В летнее время мальчишки затевают драки, и тогда письма летят во все стороны. Некоторые почтовые ящики они не замечают, что вовсе не мудрено: те прикреплены на высоте не выше колена и закамуфлированы до неузнаваемости. Одна газета писала, что на такой маленький почтовый ящик наехала как-то автомашина. Оказалось, что из него не вынимались письма в течение тридцати лет, но теперь все они разобраны, рассортированы и будут доставлены адресатам, поскольку, как заверяла газета, все они так и живут по старым адресам.
На набережной Сены терпеливо стоят мужчины с удочками, устремив взгляд в светло-желтую воду. Поймать им ничего не удается.
Нищие старухи с усами, в причудливых лохмотьях, спят на набережной или под мостами или же, расположившись на тротуаре, пьют красное вино, заедают черствой пшеничной булкой, греются в лучах солнца. Нередко можно увидеть, как одна из них, настелив газету в сточной канаве, отправляет свои надобности, и это не вызывает ни у кого удивления.
Вдоль бульваров расхаживают почтенные пожилые господа в цилиндрах и фраках с красными орденскими лентами, в зеленых плюшевых туфлях,
В ресторанах элегантные дамы со своими детишками потягивают ликер, играют с ними в карты — на деньги.
На стенах домов и дощатых заборах висят плакаты величиной с человеческий рост. При помощи этих так называемых «открытых писем» политические деятели переругиваются друг с другом: «Вы альфонс, г-н министр! Вы живете за счет женщин!» — и ниже приводится выдержка из личного письма подруги министра. «Вы — неграмотный болван, г-н редактор! — отвечает на выпад министр в другом плакате. — Вы — корсиканский бандит, не умеющий ни читать, ни писать. Вы подкупаете других бандитов, чтобы те писали ваши оскорбления, слабоумный». И тут же ответ редактора на продолговатом плакате: «Вы — каналья, г-н министр! Вы — зверь!»
В Люксембургском саду пожилые господа сосредоточенно играют в крокет или пускают игрушечные кораблики в пенистую воду фонтана. Все они — рыцари Почетного легиона.
На некоторых перекрестках бородатые мужчины продают свежезажаренный картофель в пакетах из вощеной бумаги.
А на другом углу развязные девицы делают сногсшибательные предложения проходящим мужчинам.
Красивые смуглолицые марокканцы с белыми зубами и орлиными носами величественно шествуют от кафе к кафе, пытаясь всучить туристам шкурки каракуля и уродливые коврики.
Крестьяне с Пиренеев, страдающие малярией, в костюмах разбойников и широкополых шляпах, бродят вокруг, волоча за собой крохотных осликов и возвещая
Стекольщики, толкая впереди себя деревянные тележки, оглушают зычными выкриками округу, предлагают оконные стекла тем, кто в пылу супружеских размолвок перебил вдребезги свои окна.
«Либерте-эгалите-фратерните — свобода, равенство, братство» — гласит плакат на ломбарде и других официальных зданиях.
Из открытых окон идет запах подгорелого масла и жареного картофеля, видно, как обитатели домов смеются, жестикулируют и ведут через улицу оживленную дискуссию. Пахнет овощами, бензином и теплым асфальтом. Парижские кошки тоже вносят свой вклад в общую гамму городских ароматов.
Легкий сиреневый туман висит над Парижем. Окутанные этой прекрасной дымкой очертания домов, крыш, дымоходов приобретают мягкие контуры.
Я медленно бреду по улице с небольшим чемоданом в руке, жадно вдыхаю воздух, преисполненный радости свидания с городом.
Меня останавливает невысокого роста человек в синей блузе. Он просит огня для сигареты. Получив его, спрашивает:
— Не испытываете ли вы жажды, мсье?
И мы вместе заходим в соседнее бистро.
Глава 17
Я жил в маленьком дешевом отеле за Сорбонной, расположенном на такой узкой улочке, что доплюнуть до другой стороны не составляло большого труда. Хозяин величал его «Гранд-отель». Хозяина звали мсье Лу. Целыми днями просиживал он в крошечном отгороженном закутке и что-то жевал. Французы, содержатели гостиниц, почему-то все время что-то жуют. В какое бы время дня я ни заглянул в каморку мсье Лу, картина всегда одна и та же: он сидит за столом, перед ним длинный батон, салат и красное вино. У мсье Лу большие черные усы и черная щетина на остальной части лица. Ходит он всегда в сером жилете и в рубашке без воротничка.
Отель был замечательный. В моей комнате стояла зеленая плюшевая софа, красное плюшевое кресло и на полу темно-коричневый ковер. Обои в красных розах и голубых тюльпанах, большое зеркало; лежа на кровати, человек видел себя в самых удивительных положениях.
Окно доходило почти до пола. Заржавелая металлическая решетка перед окном из предосторожности привязана веревкой, чтобы не свалилась и не угодила в прохожих. Голова всегда немного кружится, когда наклонившись смотришь на узкую улочку, где всегда происходит что-нибудь интересное.
Хорошо было сидеть у открытого окна, покуривая трубку. На противоположной стороне улицы у окна время от времени показывалась девушка, с которой можно было обменяться шутками.
Мсье Лу был отменный хозяин, он неустанно пекся о здоровье своих постояльцев.
— Вы не ночевали вчера дома? — спрашивал он. — Почему же? Неужели кровать в вашей комнате недостаточно широка? Почему же вы не приглашаете свою подругу к себе? Это значительно удобнее!
Отель мсье Лу был истинно парижским, потому что все в нем как бы рассыпалось по частям. В лестнице отсутствовала ступенька. И всякий раз, подымаясь или спускаясь, постоялец слышал предостерегающий крик мсье Лу. Так было и четыре года назад, когда я останавливался у мсье Лу. Никому и в голову не приходило починить ее.