Пропавший чиновник. Загубленная весна. Мёртвый человек
Шрифт:
Ну что ж, тогда можно заняться изучением поэзии, литературы. Литературовед, критик, специалист по эстетике — это нечто родственное поэту. Можно защитить кандидатскую и докторскую диссертации. Стать ученым, как одноклассник Акселя Гаральд Горн.
Но из этого тоже ничего не вышло.
— Пусть лучше Аксель станет педагогом, — решили родители.
— Экзамен на школьного учителя — дело куда более верное, — в один голос поддержали их родственники. — А потом Аксель может заняться литературоведением. Зато на всякий случай у него будет
Но когда человек приобретает специальность на всякий случай, случай не заставляет себя долго ждать.
В экзамен на звание школьного учителя входят три предмета. Аксель выбрал датский, немецкий языки и историю, потому что все эти предметы как-то соприкасаются с эстетикой и историей культуры. Но прежде всего ему пришлось изучать хронологию, спряжения, склонения, грамматические упражнения, историю языка и фонетику.
Конечно, Аксель изучал и литературу. Он зубрил любовные стихи с комментариями, пояснениями, примечаниями и толкованием текста. Знал наперечет всех женщин, которых любил Гете. Слушал лекции об эпохе «Бури и натиска» и романтизме. Помнил наизусть имена всех жен Генриха VIII и любовниц Христиана IV.
Во время лекций он тоскливо смотрел на студентку, которая ему нравилась и которая тоже готовилась в будущем стать школьной учительницей.
В положенное время Аксель сдал выпускной экзамен. Дома на Нерребро устроили маленькое пиршество. Все родственники прислали цветы и поздравительные телеграммы.
Потом еще один маленький экзамен по предмету, который называется педагогикой, и образование Акселя закончено. Теперь он стал достаточно опытным и зрелым человеком, чтобы воспитывать новые поколения и вести их вперед сквозь длинную череду экзаменов.
И вот, наконец, Аксель получил место, начал зарабатывать деньги и зажил самостоятельной жизнью. Наконец-то он мог вернуть хоть частицу долга любящим родителям, которые стольким для него пожертвовали.
Он снова начал посещать уроки, теперь уже как адъюнкт той школы, где когда-то учился.
Потом он скопил деньги и женился на первой и единственной избраннице. На той самой студентке, которую он много лет любил издали и которая теперь стала такой же зрелой и опытной особой, как он сам. А еще через несколько лет дело у них зашло так далеко, что она родила ребенка. Ей пришлось расстаться с работой, ради которой она сдала столько экзаменов.
Аксель продолжал ходить в школу.
Теперь Акселю Нильсену было сорок три года. Он искренне радовался предстоящей встрече с одноклассниками, с которыми его связывало столько общих воспоминаний.
Глава 9
Для участия в юбилейном торжестве в Копенгаген из Скерна выехал полицмейстер. Вспыльчивый, раздражительный человек, то и дело затевавший в поезде ссоры и скандалы с попутчиками.
Быть может, ему осточертел отдаленный приход, где он служил.
Так или иначе, но и он спешил на празднество. Спешил увидеть товарищей, которых ему очень недоставало и эти долгие годы.
На юбилейной вечеринке были одни мужчины. Его жене туда вход закрыт. Ох, уж эта жена! Ох, уж эта супружеская жизнь! Они стали притчей во языцех всего Скерна. И смех и горе!
— Но я должен терпеть эту гиену, — говаривал полицмейстер, сидя в кабачке «Гармония», где любил играть в карты и пить грог в обществе начальника станции, почтмейстера и доктора.
Когда переезжали на пароме через Большой Бельт, полицмейстер затеял очередную перепалку из-за места у одного из столиков на палубе.
— Место занято, — заявил какой-то коммивояжер. — Я положил на него пальто и чемодан.
— Меня это не касается, — ответил полицмейстер. — Чемодан стоит на полу, а пальто вовсе не доказывает, что здесь кто-то сидит.
— Но я же вам объясняю, что это я положил пальто, — вспыхнул коммивояжер.
— Объясняете? Подумаешь! Можете держать свои объяснения при себе! Слишком много о себе воображаете, милейший!
— Я вам не милейший! — закричал коммивояжер. — Это мое место. Немедленно освободите его!
— Угрожать мне? Мне? Я тебе покажу, молокосос!
— Молокосос?! Я?! Нахал! Убирайся с моего места!
— Ах, так! Оскорбления! Брань! Угрозы применить насилие! Погоди, наглец! — И, схватив трость, полицмейстер начал яростно ею размахивать. — Я тебя проучу, мерзавец!
— Очень досадно, что некоторые люди не умеют культурно вести себя на пароме, — заметила почтенная дама.
Скандал привлек группу зевак. Вдруг какой-то высокий худой господин взволнованно крикнул полицмейстеру:
— Рольд! Рольд! Ты с ума сошел! Перестань! Иди сюда! — Протиснувшись сквозь толпу, он схватил обезумевшего от ярости полицмейстера за руку. — Да опусти ты, наконец, трость! Опомнись! Неужели ты не узнаешь меня, старина?
С большим трудом, несмотря па протесты и сопротивление полицмейстера, высокий господин увлек его с поля битвы.
— Ладно! Хорошо! Это тебе даром не пройдет! — рычал им вслед коммивояжер.
— Мужлан! — шипел, отступая, полицмейстер.
— Пойдем в салон, ты там покуришь и успокоишься, — уговаривал высокий господин. — Отчего ты так разбушевался?
— Я вовсе не разбушевался, — объявил Рольд. — Я был совершенно спокоен. Совершенно. Но я не потерплю, чтобы надо мной издевались. Я не позволю мужичью помыкать собой.
— Ладно, хватит, садись на этот диван. Здесь гораздо удобней, чем на палубе. Рассказывай, как ты живешь.
— Уф, да! Здравствуй! Здравствуй, Гернильд! Я рад встретить порядочного человека среди этого мужичья. Вот тебе прелести демократии: терпи хамство и наглость всякого сброда!
— Ну, рассказывай, как дела. Что у тебя в Скерне? Ты, конечно, на юбилей?