Пропавший мальчик, пропавшая девочка

Страуб Питер

Под предлогом того, что вместительность — лучшее оправдание добавленной стоимости, Тим Андерхилл всегда, когда это было возможно, брал «линкольн-таун-кар». Без пятнадцати семь, как только ребята вернулись с прогулки, он вызвался отвезти всех на Хайленд-авеню. Все собрались на раскаленном солнцем тротуаре. Филип с отвращением смотрел на длинный черный автомобиль Тима:

— Не можешь отказать себе в удовольствии пустить пыль в глаза?

— Филип, просто в такой машине я не чувствую себя зажатым в консервной банке.

— Да ладно, пап, — вступился Марк, с такой любовью глядевший на «линкольн», будто собирался погладить ее.

— И не мечтай, — сказал ему Филип. — Тим, мне не по себе в твоем лимузине.

Будь добр, садись-ка с нами в мою «вольво» — если, конечно, не боишься почувствовать себя в ней затворником.

Двенадцатилетний «универсал» Филипа цвета осенней листвы терпеливо и покорно, будто мул, дожидался у тротуара в десяти футах впереди.

— После вас, Альфонсе, — сказал Тим и с радостью услышал смешок Марка.

Похоронное бюро «Тротт бразерс» занимало гребень холма, на который взбиралась Хайленд-авеню, и для тех, кто смотрел на него с улицы, выйдя из машины, — а именно это сейчас и делали двое взрослых мужчин и двое юношей, вышедших из «вольво», — это здание казалось величественным и благородным, как загородный дом в стиле доброй старой Англии. Монументальный камень, многостворчатое плетение оконных рам, круглая башенка — место, где, образно говоря, самыми громкими звуками были шепоты посетителей, шелест поминальных брошюрок и тихий плач. Марк и Джимбо поплелись позади старших, направившихся к импозантному зданию.

В тускло освещенной прихожей апатичный мужчина с энергичным зачесом назад, скрывающим лысину, махнул им рукой в направлении двери с табличкой «Зал прощания». На стойке рядом с дверью — жирными черными буквами на большом белом листе объявление:

Миссис Нэнси К. Андерхилл

Прощание 18.00-19.00

Любящая жена и мать

Там, в «Зале прощания», останки Нэнси Андерхилл покоились в сверкающем бронзой гробу, верхняя половина крышки которого была распахнута, словно дверца таксомотора. Мягкая стеганая внутренняя отделка гроба была светло-кремовой; спокойное, опустошенное лицо и сложенные на груди руки Нэнси К. Андерхилл были подкрашены и припудрены до чуть-чуть неестественного оттенка розового. Ни один из четверых вошедших в небольшое, слабо освещенное помещение не приближался к гробу. Филип и Тим по отдельности переместились к дальней стене комнаты и взяли ламинированные карточки, приготовленные похоронным бюро. На одной стороне карточки был изображен пылающий закат над морщинистой рябью моря и безупречный песчаный пляж, на другой — молитва, напечатанная под именем Нэнси и датами ее рождения и смерти. Филип взял еще одну карточку из стопки и вручил ее Марку, скользнувшему рядом с Джимбо на место в последнем ряду кресел.

Марк, не произнеся ни слова, выхватил карточку из руки отца.

Когда Джимбо спохватился, ища карточку для себя, Марк передал ему свою. Оба подростка, вглядываясь в тихоокеанский закат, погрузились было в раздумья, когда в комнату энергично вошла проворная полненькая невысокая женщина. Джойс Брофи являлась дочерью ныне покойного последнего из братьев Тротт.

— Мистер Андерхилл, не так ли? Здравствуйте, сэр, рада снова видеть вас в нашем скромном заведении, несмотря на печальные обстоятельства. Думается мне, мы с вами могли бы с чистой душой утверждать, что делаем все, что в наших силах, не правда ли, мистер Андерхилл?

— Угу, — кивнул Филип.

Она подарила торопливую и бессмысленную улыбку Тиму:

— И вас, сэр, искренне приветствую в этих стенах. Вы принадлежите к кругу семьи?

— Он мой брат, — сказал Филип. — Из Нью-Йорка.

— Ах, Нью-Йорк, Нью-Йорк... Что ж, замечательно. — Тим вдруг испугался, что она возьмет его за руку, но женщина лишь легонько похлопала по ней. — Мы с мужем как-то раз славно провели уикенд в Нью-Йорке, а было это... Да, девять лет назад. Мы ходили на «Les Mis», потом ходили на «Кошек». У вас, ньюйоркцев, никогда не кончаются дела и места, где можно

хорошо провести время, да? Это, наверное, как жить в муравейнике — всюду муравьи, муравьи, муравьи, и все бегут, бегут... — Отстав от Тима, она потянулась к руке Филипа. — Немного робеете, да? Вы бы удивились, узнав, сколько наших гостей чувствуют то же, что и вы сейчас. Но в ту минуту, когда вы подойдете и поговорите со своей покойной супругой, вы тут же почувствуете, как ваши робость и застенчивость пройдут.

Миссис Брофи опустила ладонь на локоть Филипа и повела его по проходу меж рядами пустых кресел. Тим преданно последовал за ними.

— Ну, видите, мистер Андерхилл? Ваша женушка смотрится так покойно и красиво, будто желает, чтобы именно такой вы ее и запомнили.

Филип опустил взгляд на подкрашенное изваяние в гробу. Тим сделал то же. Нэнси умерла сразу после своего рождения, подумал он.

Сдавленным голосом Филип произнес:

— Спасибо вам за все...

— Если хотите совета человека достаточно опытного в подобных делах, — Джойс Брофи шептала почти в самое ухо Филипа, — то велите этому симпатичному юноше, вашему сыну, полагаю, подойти и попрощаться с мамой, потому что, поверьте мне, если он упустит этот шанс, другого уже не представится никогда, и он будет вспоминать и жалеть всю оставшуюся жизнь.

— Отличный совет, — сказал Филип.

Дружески похлопав Филипа по запястью, она энергично удалилась.

— Марк, это последняя возможность повидаться с матерью, — проговорил Филип через плечо, не оборачиваясь.

В ответ Марк пробурчал что-то неприветливое.

— Ради этого мы здесь с тобой, сын. — Филип повернулся лицом к Марку, голос его был низким и спокойным — Джимбо, ты волен подойти сюда либо вообще не подходить, но Марк должен попрощаться со своей матерью.

Оба мальчика поднялись, стараясь глядеть куда угодно, только не на гроб, затем неуклюже двинулись к проходу. На полпути Марк посмотрел прямо на мать, тут же отвел взгляд, сглотнул и оглянулся. Джимбо что-то ему шепнул и присел на крайний в ряду стул. Когда Марк с каменным лицом замер у гроба, Филип кивнул ему, как показалось Тиму, с одобрением педагога послушному ученику. Лишь мгновение отец и сын оставались вместе у тела матери, потом Филип легко опустил руку на плечо Марка, затем убрал ее и, не бросив прощального взгляда, отошел в сторону, к Тиму. В молчаливом согласии двое мужчин вернулись к тому месту, где остановились, когда вошли сюда, — к полированному столику с разложенными на нем карточками. Какие-то люди появились в комнате.

Джимбо медленно поднялся со стула, прошел по проходу и встал рядом с другом.

— Бедный мальчик, — мягко проговорил Филип. — Такой удар.

— Ты пережил не меньше, — сказал Тим Встретив вопросительный взгляд Филипа, он продолжил — Когда обнаружил тело. Когда нашел Нэнси.

— Тело Нэнси я увидел уже укрытым, когда его выносили из дома.

— А кто ж тогда... — Страшная догадка окала горло Тима

— Ее нашел Марк. Вернувшись домой бог знает откуда, зашел в ванную — она была там. Позвонил мне, я велел ему вызвать службу спасения и выйти из дома. К моему приезду ее грузили в «скорую».

— О нет... — выдохнул Тим

Он посмотрел вперед, вдоль прохода меж стульев, где, заключенный в кокон нечитаемых дум, мальчик стоял перед гробом своей матери.

На следующий после грустных похорон день внушительное количество соседей — много больше, чем ожидал увидеть Тим, — сидели либо стояли в доме Филипа с безалкогольными напитками в руках. (По крайней мере большинство были с безалкогольными напитками. С момента приезда на поминки отец Джимбо, Джеки Монэген, чья цветущая жизнерадостная физиономия казалась трафаретом лица его сына, приобрел тусклый блеск в глазах и багровый румянец — и скорей всего, виной тому не печальный повод встречи, а содержимое фляжки, оттопыривавшей карман его брюк. Тим заметил, как двое других гостей потихоньку удалялись из комнаты в компании старины Джеки.)