Пропавший марсианский город
Шрифт:
Он взялся за рычаги. Он включил двигатель.
– Попробуем еще одно развлечение? Еще одно приключение?
– Попробуем!
И машина рванулась вперед.
Почти сразу же она развила скорость сто шестьдесят километров, потом двести сорок.
Почти сразу появилась встречная машина.
– Смерть, - сказал поэт.
– Видно, ты всегда здесь? Ты всегда поблизости? Можешь, ты рыщешь здесь в поисках добычи? Посмотрим, какова ты.
Машины быстро сближались. Он свернул на другую сторону шоссе. То же самое сделал другой автомобиль, мчась навстречу гибели.
– Ага,
За несколько секунд до столкновения обе машины видоизменились. Пробиваясь через призрачную завесу, они превратились во взлетающие реактивные самолеты. Грохоча, они извергали пламя, рассекали воздух, раздались оглушительные хлопки, отмечавшие прохождение звукового барьера, и затем мощнейший взрыв - они столкнулись, как две летящие пули, слились в единое целое, перемешались, и кровь и разум стали едиными, и наступила вечная ночь, и они рухнули в спокойную, загадочную тьму.
– Я мертв, - вновь подумал он.
– И, слава Богу, это прекрасно.
Он очнулся и ощутил улыбку на своем лице. Он сидел в машине.
– Дважды мертв, - размышлял он, - и с каждым разом это все приятнее. Почему? Интересно, правда? Очень любопытно. Более чем странно.
Он снова включил двигатель.
– Что на этот раз? Может, локомотив? Как насчет допотопного огромного черного паровоза-кукушки?
Теперь он был машинистом, ведущим поезд. Мелькало небо и на телеэкранах - или что это было?
– быстро сменяли друг друга клубящийся дым, окутанный паром паровоз, гигантские скрежещущие колеса на колее, и вдалеке дорога, идущая через горы, и показавшийся вдали второй паровоз, черный как бык, изрыгающий дым, движущийся по тем же двум рельсам, по той же колее, направляющийся навстречу невиданному крушению.
– Я понимаю, - задумчиво протянул поэт.
– Я начинаю понимать, что это такое и для чего это нужно; это нужно для таких, как я, несчастных, неприкаянных идиотов, запутавшихся и отчаявшихся, брошенных матерями сразу же после родов, обвиняемых во всех смертных грехах и сходящих с ума от желания умереть, им все время причиняют боль, вся душа в шрамах, постоянное недовольство жены, но одно очевидно - мы хотим умереть, мы хотим, чтобы нас убили; вот для чего это нужно, быстрое и удобное исполнение желания. Так исполни его, машина, помоги мне, прекрасное, замечательное создание. Возьми меня, смерть! Я тот, кто тебе нужен.
И два локомотива столкнулись и поползли друг на друга. Они устремились вверх по черной лестнице взрыва, соединившись ведущими валами, лоснящимися черными утробами и паровыми котлами, и с грохотом закружились они в ночи среди бури осколков и огня. Два локомотива в нелепом, зловещем танце, охваченные и расплавляемые яростью и страстью, сделали чудовищный реверанс и полетели вниз, и бесконечно долго падали они на дно скалистого ущелья.
Поэт пришел в себя и тут же схватился за рычаги. Ошеломленный, он что-то тихо мурлыкал себе под нос. Он напевал что-то непонятное. Глаза его сияли. Сердце быстро колотилось.
– Еще, еще, теперь я понимаю, я знаю, что надо делать, пожалуйста, еще, еще. О, Боже, еще, только истина
Он нажал на три, четыре, пять педалей.
Он щелкнул шестью переключателями.
Машина превратилась в нечто среднее между автомобилем, реактивным самолетом, локомотивом, планером и ракетой.
Она мчалась, выпускала пар, грохотала, парила, летела. Навстречу устремлялись машины. Появлялись неясные очертания локомотивов. Шли на таран реактивные самолеты. С ревом неслись ракеты.
И за три часа этого шумного веселья разбились вдребезги двести машин, столкнулись двадцать поездов, разлетелись на куски десять планеров, взорвались сорок ракет, и он отдал свою грешную душу на этом празднике независимости от смерти, как межпланетный корабль, летящий со скоростью триста двадцать тысяч километров в час, врезающийся в железный метеорит и в фейерверке искр отправляющийся в ад.
В общей сложности за этот небольшой промежуток времени он умирал и оживал, должно быть, немногим менее пятисот раз.
Когда все закончилось, он по-прежнему сидел в машине, руки не касались руля, ноги - педалей.
Просидев так с полчаса, он начал смеяться. Откинув голову, он издавал боевые кличи. Затем вылез из машины,
встряхивая головой, пьяный как никогда, на самом деле пьяный, и он знал, что так будет вечно и он больше никогда не притронется к спиртному.
– Я наказан, - думал он, - наконец-то я действительно наказан. Мне на самом деле причинили боль, настоящую боль, и не один раз, и я больше никогда не захочу этого, не захочу смерти, оскорблений, ран и даже простой обиды. Благослови, Боже, гений человека, изобретателя таких машин, которые позволяют избавиться от вины и, наконец, освободиться от того, что омрачает жизнь и лежит камнем на душе. Спасибо тебе, город, спасибо, старый утешитель нуждающихся в утешении душ. Спасибо. Как мне отсюда выйти?
Плавно раскрылись двери.
Он увидел поджидавшую его жену.
– А, вот и ты, - сказала она, - и все еще пьян.
– Нет, - ответил он.
– Мертв.
– Пьян.
– Мертв,- повторил он, - наконец-то я действительно мертв. Что означает - свободен. Ты мне больше не нужна, мертвая Мэг, Мэгги, Мэгган. Ты тоже свободна, как птица в небе. Иди найди себе кого-нибудь другого, девочка. Иди уничтожай. Я все тебе прощаю, потому что я наконец простил самого себя. Я больше не христианин. Я - как тот подстреленный олень, который, погибнув, обрел наконец возможность жить. Идите, и последуйте моему примеру, леди. Вот сюда. Понеси наказание и ты обретешь свободу. Всего хорошего, Мэг. Счастливо. Прощай.
И он пошел прочь.
– Куда это ты направился?
– закричала она.
– Я иду к жизни, к самой сути жизни, и я в конце концов обрел счастье.
– Вернись!
– крикнула она.
– Нельзя остановить души умерших. Они бродят по Вселенной, бездумные, как заигравшиеся дети.
– Харпвелл!
– истошно завопила она.
– Харпвелл! Он вспрыгнул на движущуюся дорожку.
И она понесла его. Он смеялся до тех пор, пока по щекам не потекли слезы, а она уносила его все дальше и дальше от воплей, криков и стонов этой женщины.