Прописи. Печатные буквы
Шрифт:
Я чувствовала себя девочкой с десятью большими пальцами из волшебной сказки, но, клянусь подвязкой королевы, у меня получилось!
Как я подозревала, отблеск света оказался кристаллом: крошечным, но тем не менее. Скорее бы вернуться домой и изучить его под мощным микроскопом Ляйца.
Чтобы быть хорошим химиком, требуются острое зрение и крепкий желудок, и у меня есть и то, и другое. Должна заметить, если я еще этого не сделала, что, хотя у меня есть пара очков для чтения в черной оправе, на самом деле мне они не нужны. Их всучил моему отцу недобросовестный офтальмолог в темной
На секунду я думала, не похитить ли одну из этих ложек и не сделать ли на ней гравировку: «Необходимость – мать изобретательности». Прекрасный сувенир на память об этом необычном деле.
Но как же доставить содержимое желудка покойника в Букшоу? Нужно что-то мягкое, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение. Что-то, что защитит от воздуха и пересыхания.
Озарение снизошло на меня, как ангелы науки с небес.
Я отвернула накрахмаленный плоский белый воротничок, который меня заставила надеть миссис Мюллет, нанесла остатки завтрака майора Грейли на изнанку и аккуратно вернула его на место. Никто не найдет здесь смертельный образец.
Внезапно свет заслонила какая-то тень. Кто-то прошел мимо окна? Вместо того чтобы упасть на пол или прижаться к стене, я замерла на месте, словно пойманный ястребом кролик. Любое движение, даже самое незаметное, может привлечь внимание.
Разве полицейских не учат не ходить под окнами? Я думала, им это вбивают в головы начиная с первого дня в полицейском колледже.
Я не осмеливалась даже переместить взгляд.
– Ты поймана, черт тебя возьми! – рявкнул хриплый голос прямо мне в ухо, и меня грубо схватили за локоть. Сердце ушло в пятки.
Я резко повернулась и обнаружила себя нос к носу с Ундиной.
– Я следила за тобой, – радостно объявила она, не дожидаясь, пока я начну отрывать у нее конечности.
– Что ты здесь делаешь? – прошипела я, опасаясь говорить громче.
– Вторгаюсь на чужую территорию, – сказала она. – Как и ты. Давай продолжим.
В моей голове пронеслись разные мысли – и ни одной доброй.
– Иди встань у входной двери. Найди окно. Сделай так, чтобы тебя никто не заметил. Крикни, если кто-то появится.
– Да, о великая! Благодарствую, о великая! – сказала Ундина, падая на колени и молитвенно складывая ладони.
Я вышла из комнаты, предоставив ее вариться в собственной глупости.
По темному коридору я вышла в переднюю часть дома. Пользуясь своим собственным советом, я выглянула сквозь занавески того, что я приняла за гостиную и откуда было хорошо видно калитку.
В поле зрения никого.
Я медленно повернулась, рассматривая помещение.
По сравнению со светлой кухней, маленькая мрачная гостиная казалась темницей. Стены оклеены унылыми обоями цвета кожи молодого человека, точно описанной Гилбертом и Салливаном:
Юноша этот бледен и худ, Хоть долговяз он, но слабая грудь, По галерее плетется Гросновер, Юноша бедный почти уже помер! [16]На
Главное место в комнате занимал огромный кожаный диван-честерфильд серо-желтого цвета, напомнившего мне о некоторых любопытных видах грибов. Без сомнения, родом из какого-то богемного джентльменского клуба на Пэлл-Мэлл и предназначенный скорее для зала заседаний, чем для частного дома. Интересно, как такой огромный предмет меблировки оказался в Бишоп-Лейси? Он крупнее любого предмета в Букшоу.
16
Цитата из комической оперы «Терпение, или Невеста Банторна», музыка Артура Салливана на либретто У. Ш. Гилберта.
Я потрогала эту штуку. Поверхность оказалась мягче и приятнее, чем можно было ожидать, – как щека девы Марии в юности. Такую кожу нельзя подделать. Так бывает, только когда ее годами полирует множество задниц, простите за мои слова.
После быстрого осмотра красного турецкого ковра (можно узнать о здешних обитателях куда больше, если изучить обе стороны ковра и пол под ним, чем если рассматривать, например, потолок) я направила внимание на темный стол в углу. Заурядный образец из магазинов «Армия и флот»: простой, долговечный и дешевый.
Я открыла ящики. Пусто.
Как странно, подумала я. Ящики существуют для того, чтобы в них что-то хранить. Пустой ящик означает, что либо в него ничего не положили, либо из него что-то забрали.
Возможно, стол купили совсем недавно. Может, майору надоело читать корреспонденцию за кухонным столом. Если так, то где он хранил бумаги?
С учетом приходящей кухарки (дражайшей невиновной миссис Мюллет), он, вероятно, держал их в спальне. Первым делом надо посмотреть там.
Но не успела я сделать и шага, как за спиной послышалось:
– Тс-с-с!
Я резко обернулась.
Опять Ундина.
– Я обыскала сортир, – сказала она. – Слишком чистый. И воняет «Слиппо».
Старое доброе «Слиппо» – моющее средство, которое есть в самых приличных уборных.
– Гм-м-м, – протянула я, почти готовая обнять ее.
– Смотри, – прошептала она, ткнув над моим плечом.
Не осмеливаясь сделать резкое движение, я медленно повернула голову и увидела, что у калитки тормозит машина. Я произнесла ругательство, от которого мои уши слегка порозовели.
Гром и молния на этого человека! Он как прилипчивая жевательная резинка на воскресной туфле!
Я вспомнила, как викарий однажды сказал мне: «Совпадение – это чушь».
Моя жизнь превращается в шахматную доску. Возможно, черно-белые квадраты на кухонном полу – это знак: Ундина последовала за мной на кладбище, инспектор Хьюитт сделал свой шаг в Букшоу. Я ответила появлением в коттедже «Мунфлауэр». Ундина пошла за мной сюда. А теперь снова инспектор Хьюитт. Я как будто падаю сквозь зеркало Алисы, и через несколько секунд здесь появится Красная Королева и скажет: «Привет, Флавия! У тебя есть хлеб и масло?»