Прорабы духа
Шрифт:
И очарованный Чайковский
на подоконнике играл.
И попадаем мы невольно,
идя из дома во дворец,
в волшебно-силовое поле
меж красных каменных сердец.
Пред этой силою влюбленной,
что выше власти и молвы,
за неимением короны
снимаю кепку с головы.
Пропорции
Все на свете русские бревна,
что на избы венцовые шли,
были по три сажени —
ровно
Непонятно, чего это ради
мужик в Вологде и Твери
чуял сердцем мильонную радиуса
необъятно всеобщей Земли?
И кремлевский собор Благовещенья
и жемчужина на Нерли
сохраняли — мужчина и женщина —
две мильонные доли Земли.
И как брат их березовых родин,
гениален на тот же размер,
Парфенона дорический ордер
в высоту шесть саженей имел.
Научились бы, умиленно —
пасторальные кустари,
соразмерности с миллионной
человечески общей Земли!
Ломоносовскому проспекту
не для моды ведь зодчий Москвы
те шестьсот тридцать семь сантиметров
дал как модуль красы и любви.
Дай, судьба, мне нелегкую долю —
испытанья любые пошли —
болью быть и мильонною долей
и моей и всеобщей Земли.
Щенок по имени Авось
После показа оперы «Юнона» и «Авось» в театре Эспас Карден парижане подарили нашим актерам щенка с кличкой Авось.
Как ты живешь, Авоська,
без сосен без савойских?
Московская француженка,
мадемуазель Авось.
Потешно вдоль Манежа
бежит щенок надежды.
Как кожаная кнопка
блестит потертый нос.
Нажмете вы на кнопку —
и вы у Сены знобкой,
а может, дальше — в небе,
где Гончий Пес?..
Когда ж вы не без фальши —
останетесь без пальца.
Авось, не потеряйся!
«Авось, — зову, — Авось!»
Авось, тебя лечили
от злостной пневмонии.
Горел в снегах простуженный
сухой горячий нос.
«Авось!» — зовут актеры,
«Авось!» — визжат вахтеры,
и тормозят шоферы
автобусных колес.
В собачьих магазинах
есть вкусные резины —
пропитанная мясом
искусственная кость.
И всюду тумбы те же —
у Лувра и Манежа —
и можно писать вкось.
Люблю пожар Парижа!
И в зелени, как рыжики,
ампиры обрусевшие
особняков в Москве!
И модница Парижа
мигнет, примерив пыжик.
Авось не зря построил
Манеж Бове.
Авось все образуется.
Исчезнут
Хоть палец Апокалипсис
над кнопкою занес…
Но все небезутешно,
покуда вдоль Манежа
как кнопочка надежды
бежит потертый нос.
Редкие кражи
Обнаглели духовные громилы!
На фургон с Цветаевой совершен налет.
Дали кляп шоферу —
чтоб не декламировал.
Драгоценным рифмам настает черед.
Значит, наступают времена Петрарки,
когда в масках грабящие мужи
кареты перетряхивали за стихов тетрадки.
Масскультурники вынули ножи.
Значит, настало время воспеть Лауру
и ждать,
что придет в пурпурном
подводном шлеме Дант.
Бандитами проводятся дни культуры.
Угнал вагон Высоцкого какой-то дебютант.
Запирайте тиражи,
скоро будут грабежи!..
«Граждане,
давайте воровать и спекулировать,
и из нас появится Франсуа Вийон!
Он издаст трагичную «Избранную лирику».
Мы ее своруем и боданем».
Одному поэту проломили череп,
вытащили песни лесных полян,
и его застенчивый щегловый щебет
гонит беззастенчивый спекулянт.
А другой сам продал голос свой таранный.
Он теперь без голоса лишь хлюп из гланд.
Спекулянт бывает порой талантлив.
Но талант не может быть спекулянт.
Но если быть серьезным — Время ждет таланта.
Пригубляйте чашу с молодым вином.
Тьма аквалангистов, но нету Данта.
Кое-кто ворует —
но где Вийон?
Другу
Мы рыли тоннель навстречу друг другу.
Я руку его узнавал по звуку.
Но кто-то взял влево, а кто-то вправо.
Любовь оглушила, а может, слава.
Над нами шумят поезда угрюмо.
Все глуше удары в кромешном трюме.
От едкого пота губы солоны.
Мы роем тоннель — но в разные стороны!..
Потомки в двух темных найдут тупиках
два белых скелета с киркою в руках.
Прорабы духа
Не гласно и не по радио,
слышу внутренним слухом —
объявлен набор в прорабы
духа!
Требуются бессребреники
от Кушки и до Удельной!
Мы — нация Блока, Хлебникова.
Неужто мы оскудели?
Подруги прорабов духа,
молодые Афины Паллады!
Вы выстрадали в клетухах
потрясшие мир палаты.
Духовные подмастерья,
вам славы не обещаю,