Прорабы духа
Шрифт:
после спанья.
Синей обложкой
внутрь завернет,
будто из неба
сложив бутерброд.
В спешке кухонной
станем с тобой
пищей духовной,
пищей богов.
Подписка
Подписываюсь на Избранного
читателя.
Подписываюсь на исповедь
мыслителя из Чертанова.
Подпишите меня на Избранного,
властителя дум.
Я от товарища Визбора!
Читательский бум.
Кассеты
Сквозь авторов не протиснуться.
Подписывают на полного,
на Избранного не подписывают.
Подписывают на двухтомную
любительницу в переплете,
в ее эпопеях утонете,
но до утра не прочтете.
Подписывают на лауреата премии
за прочтение супергения.
Подписывают на обои,
где краской тома оттиснуты.
Весь город стоит за Тобою.
Я отдал жизнь за подписку.
(Справка формациям будущим:
читатели — ненормальные,
что из миллиардов буквочек
черпали информацию.)
Подпишите меня на Выбранные
места из читательских писем,
где лучшие главы вырваны,
но чей талант — независим.
Подпишите меня на русскую
дорогу, что мною избрана!
Подписываюсь в нагрузку
на двух спекулянтов избами.
Подписываюсь без лимита
на народ, что живет и мыслит,
за Сергея, Осипа, Велимира,
Владимира и Бориса.
Подпишите меня на повести,
слушаемые ночами,
что с полок общего поезда,
как закладки, висят ступнями.
На судьбы без переплета —
бакенщика в Перемышле,
чьи слезы не перепьете,
но сердцем все перепишете.
Подпишите на книгу жалоб
буфетчицы в Петрозаводске,
что «Песнею Песней» стала б,
да на руки не выдается.
Подпишите на запрещенного
педсоветом юнца читателя,
кто в белом не видит черного,
но радугу — обязательно.
На технаря сумасшедшего,
что на печаль не плачется,
пишет стихи на манжетах
и отдает их в прачечную.
Читательницы-недогматки
с авоськой рынка Центрального!
Невыплаканные Ахматовы,
тайные мои Цветаевы.
Решительные мужчины —
отнюдь не ахматовцы —
мыслящие немашины.
Спасут вас — и отхохмятся.
Валентина Александровна Невская,
читчица 1-й Образцовой!
Румянец Ваш москворецкий
станет совсем пунцовым.
Над этой строкой замешкаетесь,
свое имя прочтя в гарнитуре.
Без Валентины Невской
нет русской литературы.
Над Вами Есенин в рамке.
Он читчик был Образцовой.
Стол
словно печь изразцовая.
Стихи въелись в пальцы резко.
Литературу не делают в перчатках.
Читайте книги Невской,
княгини книгопечатанья!
Германия известна Лютером.
Двадцатые годы — Татлиным.
Штаты сильны компьютером.
Россия — читателем.
Он разум и совесть будит.
Кассеты наладили.
В будущем книг не будет?
Но будут читатели.
Столетие Хлебникова
Лунатик цифири,
одетый в белье.
Бельмо Велимира —
всевидящее бельмо.
~~~
Омытые светом деревья
просвечивают в тиши,
как будто гусиные перья —
только пиши!
Ласточки
На май обрушились метели.
Проснулся — ласточек полно.
Две горных ласточки влетели
в мое окно. Мое окно
они открыли, леденея —
небесно-бедственная весть!
Теперь сидят на батарее,
высокомерничают есть,
бесстыдничают в оперенье,
в них что-то есть. Какая спесь!
Пошли по моим книгам зыркать,
искать жемчужное зерно.
К их клювикам-малокозыркам
явилась третья сквозь окно.
Она, как чьи-то мысли дальние,
часами может замирать.
На лоб оконочный спадает
крыло ненужное, как прядь.
Я выпустил три синих тома.
И вот сигнал, что кто-то их
там прочитал в мирах бездонных
и мне отправил три своих.
Чем отдарю я дар твой тихий
и это счастье повидать,
как треугольные пловчихи —
из угла в угол и опять, —
сто верст пытаясь налетать,
перекрестили красотою
мой дом, как синее письмо!
Шуршат их крылышки в кроссовках,
как бог Гермес. И все синё!..
О небесах напоминанье
они встречали не без зла.
А может, мы не понимаем, что значат наши небеса?
Пока они не улетели,
я щелкал с них фотоэтюд.
Я улетел через неделю.
В квартире ласточки живут.
~~~
Прошло много ли мало —
снова стон из тумана:
«Разве я понимала?
Разве я понимала?»
Где-то в Тьмутаракани
в номерах у вокзала —
«Я была молодая.
Разве я понимала?»
Непонятная сила,
что казалась романом, —
«Один раз я любила.
Разве я понимала?»
Самолеты летели,