Прорицатель
Шрифт:
— Разве Орден не может остаться в стороне? — задумчиво спросила Ашварас. Сейхтавис вздохнула. Эта проблема давно мучила её, как и покойную, но она сомневалась, разумно ли обсуждать такие вещи с младшей жрицей — даже если это Ашварас, которой можно доверять.
— Боюсь, на этот раз вряд ли, — осторожно сказала она. — Мы и так долго лавировали, а с двух сторон слишком крупные силы.
Это уж точно. В руках Императора теперь все княжеские дружины и огромные, хотя и скудные земли. Что до Серого Князя, то он далеко не так беспомощен, как может показаться: от Верховной Сейхтавис была наслышана о том, какие силы ему повинуются (включая знаменитых каменных драконов), и знала, что шутить с ним опасно.
— Как
Сейхтавис ещё помнила те времена, когда Армаллион только что вышел из состояния небольшого рыбацкого поселения — когда видавшие виды лодочки в бухте острова сменились сначала крутобокими ладьями местных воинов, рвавшихся на материк за добычей, а потом — кораблями богатых купцов с юга, которые всё чаще стали наведываться сюда. Купцы меняли зерно, древесину, воск, меха и ткани на рыбу, устриц, жемчуг, целебные водоросли и другие морские дары, а ещё, конечно, прихватывали в дорогу благословление Богини, полученное от жриц, и нити с молитвами для спасения от бурь. На таких нехитрых операциях Армаллион разжился и за считанные годы превратился в приличных размеров городок со своим маяком, сторожевыми башнями и ратушей. Правда, большинство строений всё ещё оставались приземистыми, длинными родовыми домами из привозного дерева, а узкие извилистые улочки — невымощенными и грязными.
Сейхтавис не любила покидать Храм и выходить в город, хотя он и казался ей оживлённым и просто громадным (о том, что столица Императора куда больше и славится великолепием, и о неприступных княжеских замках она только слышала). Поэтому и теперь, спустившись по одной из многих вырубленных в скале лестниц, она оглянулась на Храм с сожалением.
Он возвышался над ними, заслоняя собой тусклое, неприветливое небо. Большая часть Храма, прорытая в незапамятные времена на разных уровнях, была поглощена скалой, почти голой и лишь кое-где поросшей лишайниками и травами (еду жрицы обычно получали из собственных и городских садов, теплиц и огородов по многолетним договорам); сейчас же, в зимнее время, скала стояла совсем обнажённой, а ближе к вершине лежал снег. Наружу выходили только некоторые помещения, снабжённые окнами, лестницы и отдушины; издалека всё это выглядело, как наросты на теле корявого каменного чудовища. В сторону города от Храма вела единственная тропа, и она уже была запружена фигурками сестёр Ордена, с головой закутанных в тёплые покрывала. Сейхтавис и сама поглубже натянула капюшон: на равнинных участках острова снег залёживался редко, но пронизывающий ветер и влажную морось в воздухе никто не отменял.
Улочки Армаллиона, как всегда, встретили жриц поклонами простого люда и рыбной вонью. Сейхтавис шла, склонив голову и прибавляя шаг; даже легконогая Ашварас с трудом поспевала за ней. Ей хотелось скорее дойти до моря.
На берегу всё уже было готово: местные предусмотрительно убрали сети и лодки, оставив один, специально сделанный плотик. Он лежал на гальке, наполовину погружённый в воду; вокруг него выстраивались сёстры — молчаливые, с торжественно-скорбными лицами. Младшие послушницы под руководством сестры Веритис, наставницы хора, затянули прощальную песню.
— Хорошо, что море спокойно, — заметила Ашварас. Сейхтавис кивнула; действительно, серовато-синий простор лишь исходил лёгкой рябью, да и от сестёр, занимавшихся предсказанием погоды, она не слышала о буре. Обнадёживает, если учесть, какой хаос творился на море
Вскоре нанятые носильщики-горожане почтительно принесли тело Верховной, возложили его на плотик, и обряд начался. Жрицы выстроились в большой круг, без различия возрастов и санов, и взялись за руки; Ашварас осталась слева от Сейхтавис, и она на мгновение ощутила холодное прикосновение жемчуга. Всё-таки откуда такая роскошь?...
Но пришло время отбросить суетные мысли. Сейхтавис закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и начала вполголоса произносить молитву Богине.
— От света до глубин и от восхода до заката твоя власть, Великая. От младенца в утробе до старца на погребальном костре, от женщины за прялкой до воина на поле брани — все мы в твоей воле, о Матерь...
Простые слова образовывали прихотливый ритм и постепенно начинали звучать в унисон. Сейхтавис чувствовала, как от этих давно заученных сочетаний её охватывает покой и уютное тепло — как если бы вокруг тела вырос невидимый огненный кокон.
— ... Нет края в этом мире и других мирах, неведомого тебе, о Премудрая. Нет злодеяния, принятого тобой, о Карающая. Нет несчастного, отвергнутого тобой, о Милосердная.
Голоса сотни женщин взвивались к небу и звучали теперь не только мелодично, но величественно и даже устрашающе. В домах Армаллиона матери прижимали к себе детей и закрывали им уши, чтобы они не слышали «колдовских напевов».
— ... Смилуйся же над нами, твоими недостойными чадами. Пусть путника в дальней дороге не оставит твоя защита...
Волны незримой силы прокатывались по плоти Сейхтавис, учащали дыхание и заставляли сердце биться быстрее. Даже дышать стало вольнее, хотелось смеяться — очень неуместно; повинуясь внезапному порыву, она скинула подбитые мехом башмаки и осталась босой, чтобы быть ближе к земле.
— ... Пусть исцелится страждущий и обретёт разум безумный... Пусть счастливым будет всякий брак и всякая битва за правое дело... Пусть воздастся каждому по заслугам в жизни и в смерти...
Сейхтавис распахнула глаза и запрокинула голову в небо; берег потонул в сверкающем тумане; сёстры медленно покачивались в такт молитве, и в каждую паузу на гальку с негромким плеском набегали волны. Плотик уже столкнули в воду, и он плыл к горизонту; по воде стелился край длинного одеяния Верховной, издалека похожий на струю молока.
— Прими же твою рабу, Матерь, обратно в своё лоно. Дай покой и свет ей, ушедшей, и нам, живущим. Избавь нас от мора и голода, обмана и войны; пусть в свой срок снег сменяет дождь, прилив сменяет отлив, отдых приходит за трудом, а урожай — за работой. Во имя Равновесия везде и повсюду; во имя тебя, Великая и Бессмертная.
Крупная дрожь сотрясала Сейхтавис, и, погружаясь в блаженство от единения с Матерью, чьё заботливое дыхание она чувствовала на своей коже, жрица с трудом различила несколько толстых, отливавших зеленью щупалец — каждое раза в полтора длиннее человеческого роста, — которые выскользнули из воды и, обхватив Верховную, бесшумно увлекли плот на дно. Богиня приняла свою жертву.
На следующий день, сразу после поминального обеда, состоялись выборы Верховной жрицы. Традиционно они проходили в Княжеском зале — он назывался так потому, что когда-то Орден, в те времена более многолюдный и могущественный, принимал там послов князей с материка, а иногда и их самих. Всё изменилось с тех пор, как Жёлтый Князь провозгласил себя прямым потомком правителей давно падшей империи и развязал захватническую войну против соседей — смелое и опасное начинание, а ещё очень жестокое. Нынешний Император был сыном того человека и продолжателем его дела — может быть, более мудрым и осторожным, но не менее властным.