Пророчество королевы Севера
Шрифт:
Паска обнесла всех горячим питьем и села у печки, усадив с собой самых маленьких ребятишек и что-то им рассказывая. В печи курилось толстое полено, отдавая совсем немного тепла в стылую избу. Северное короткое лето еще не вступило в свои права. Кто-то запел, и несколько человек подхватили песню.
Мира стала убирать со стола, ей помогали две старые женщины: вымыть посуду, вытереть ее тщательно, особенно деревянную, расставить все по местам и убрать с пола крошки, чтобы мышам не достались. Понемногу
— Я узнала тебя, — сказала Мира, внимательно посмотрев в глаза страннице.
— И я узнала тебя, хотя никогда не видела...
— Это ты встретила моего мужа перед последней битвой в лесу?
Старуха промолчала. Потрескивало полено в печи, к запаху березовых углей примешивался еле слышный аромат травяного настоя. Где-то наверху Паска пела колыбельную тоненьким, приятным голосом. За окнами темнота, как будто терем был единственным населенным местом в мире. Безветренной ночью ничто не шелохнется...
— Ты знаешь, что с ними случилось? — снова молвила супруга рыцаря.
Гостья вскинула на нее внимательные голубые глаза. Она не произносила ни слова.
— Они были схвачены Даневаном и увезены в Вандервилль. Наверное, их уже нет в живых, — задумчиво продолжала хозяйка, так же пристально всматриваясь в лицо собеседницы.
— Если ты не видела тела мужа, как можешь его хоронить? — сурово произнесла Орана. — Или тебе пообещали, что его убьют?
— Известна ли тебе их судьба? — переспросила Мира после некоторого молчания, словно не слыша последних слов старухи.
— Нет... Осень принесет вести, пока только слухами земля полнится...
— Что ты знаешь обо мне, лесная колдунья? — гордо вскинула голову хозяйка.
— Знаю, что предала ты мужа и народ. Знаю, что лорд Даневан передавал тебе яд, который ты подкладывала им в пищу многие месяцы. И не одна я уже это знаю, скоро и до вас вести докатятся...
— Ты знаешь, почему я это сделала? — Мира вздохнула судорожно и освободила горло от высокого воротника платья, словно ей стало трудно дышать. И вдруг, будто не могла больше выдержать, закричала: — Не молчи! Если это ты, Орана, то ты ведь знаешь, почему я это делала?! И ты знаешь, что меня ждет! Ответь, пожалуйста, ответь!
— Тебя ждет смерть, как и твоего сына. Ненадолго ты переживешь мужа, но жив он пока...
Мира бросилась на колени перед гостьей и разрыдалась.
— Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, — сурово сказала старая женщина. — Слишком много ты взяла на себя. Не вынесешь ноши, принятой добровольно...
— Нет! Нет! Нет! — плача, причитала хозяйка. — Мужчины убивают в бою, убивают на охоте. Каждый, кто защищает свой дом, имеет право погубить того, кто посягнет на жизнь, имущество и семью с оружием в руках!
— Кто посягнет с оружием в руках, —
— Ты сама мать! Женщина дает жизнь, и нет никого и ничего более близкого и дорогого, чем дети, которые выходят из нашего чрева. Как нам не защищать их? Как не стараться продлить их жизни, если им грозит опасность?..
Странница подняла глаза на темное окошко, сказала задумчиво:
— Волчица — самая лучшая мать. Но и волчица убивает смертельно раненного детеныша...
— Мой сын не смертельно ранен. Он может жить! Он живет уже три года с тех пор, как заболел...
— Он умрет... рано или поздно.
— Мы все умрем, — Мира вытерла слезы со щек и села на скамью рядом со старухой. — Но пусть мы умрем раньше детей!
— Не тебе решать, кому жить, а кому умирать, — снова повторила Орана и повысила голос: — Воины выполняют свой долг. Если кто-то убивает ради удовольствия, он должен быть казнен.
— Я выполняла свой долг! Я защищала моего ребенка! Он может жить... он живет.
Старуха посмотрела на нее строго и приказала:
— Покажи мне его.
Вдвоем они поднялись на второй этаж. Внутри терема не было стен. Внизу, у входа, все свободное пространство занимала открытая горница с большой печью посередине, которая топилась день и ночь. Наверх вела резная лестница. Деревянный настил тянулся по всему периметру вдоль стен, огороженный перилами и примыкающий к печи, высящейся до потолка. Прямо на полу расстелены матрасы, набитые сеном и покрытые шкурами — здесь спали дети. Паска качала колыбель, подвешенную на толстых веревках к потолку, и что-то тихонько бормотала. Ее светлые распущенные волосы покрывали всю спину, глаза были сонными.
Мира подвела Орану к отдельно стоящей лежанке и откинула покрывало. Молодой человек, очень худой и очень красивый, повернул безбородое лицо к склонившимся над ним женщинам. Темные круги вокруг глаз подчеркивали их цвет — светло-голубой, почти белый. Он внимательно посмотрел на подошедших, словно не узнавая никого из них.
— Свар, как ты сегодня? — Мира с любовью провела ладонью по его темно-русым волосам.
— Лучше... — юноша еле приоткрывал губы. — Я не помню, кто меня привез из леса?
— Я... я и Паска пошли за тобой вчера, — прошептала мать. — К счастью, ты не ушел далеко.
Справа, на грубой рубахе юноши, занимая весь бок, расплывалось розовое пятно. Орана умелыми руками подняла рубашку и сняла повязку, хозяйка помогала ей. Молодой человек поморщился от боли и отвел руку, чтобы облегчить им перевязку. Вдвоем они освободили рану от пропитанной мазью ткани. Грудь юноши поднималась и опускалась с еле слышным свистом. Через ребра к грудине шла неглубокая рваная рана, сочащаяся сукровицей.