Пророчество о сёстрах
Шрифт:
— Доброе утро.
Я торопливо пристегиваю чулок, стыдясь, что до сих пор ленюсь в спальне, тогда как сестра уже давно на ногах. Потом иду к шкафу — взять платье, а заодно укрыться от этих глаз, что всегда слишком пристально всматриваются в мои глаза.
— Видела бы ты дом, Лия! Вся прислуга в трауре — тетя Вирджиния велела.
Я поворачиваюсь взглянуть на сестру. Щеки у нее раскраснелись, глаза взбудораженные. Я стараюсь подавить досаду.
— Во многих домах принято соблюдать траур, Элис. Отца все любили. Уверена, слугам самим хотелось выказать ему дань памяти.
— Ну да, а мы теперь завязнем дома на целую вечность, а тут такая скучища.
Я даже не пробую спорить. Все знают — Элис жаждет более утонченной и цивилизованной жизни девушек в Вайклиффе, где мы дважды в неделю посещаем занятия. А я там чувствую себя диковинной зверушкой под стеклом. В школе я украдкой поглядываю на сестру: она вся мерцает и переливается в блеске светских условностей. В такие минуты мне думается, что она совсем как наша мать. Наверное, так оно и есть. Из нас двоих лишь я нахожу отраду в покое отцовской библиотеки, и лишь Элис может соперничать блеском глаз с нашей матерью.
Весь день мы проводим в почти тишине потрескивающего огня. Мы привыкли к уединению Берчвуд-Манора и научились находить себе занятия в его мрачных стенах. Сегодня все совсем как в любой другой дождливый день, вот только не хватает разносящегося из библиотеки гулкого отцовского голоса да запаха его трубки. Мы не говорим ни о нем, ни о его странной смерти.
Я стараюсь не смотреть на часы: боюсь, что и без того неспешное время замедлится еще больше, если я стану следить за ним. И надо сказать, уловка работает. День проходит куда быстрее, чем я ожидала. Короткие перерывы на ленч и ужин помогают мне приблизить момент, когда наконец можно бежать в забвенье сна.
На этот раз я не гляжу на запястье перед тем, как забраться в постель. Не хочу знать, осталась ли отметина на прежнем месте. Изменилась ли. Стала ли глубже или темнее. Скользнув в кровать, я проваливаюсь во тьму и ни о чем не думаю.
Я оказываюсь в странном, промежуточном месте — том самом, куда попадаем мы все, прежде чем наш мир погрузится в сон, — и тут вдруг слышу какой-то шепот. Сперва лишь только мое имя, как будто меня зовут откуда-то из дальнего далека. Но шепот все нарастает, становится многоголосым — и все голоса что-то лихорадочно бормочут: так быстро, что мне лишь изредка удается разобрать слово-другое. Шепот звучит все громче, все настойчивее требует моего внимания — и вот я уже больше не могу его игнорировать, ни секунды. Я рывком сажусь в постели, а отзвуки последних слов эхом раскатываются у меня в голове.
Темная комната.
На самом деле ничего удивительного. Со дня смерти отца Темная комната не покидала моих мыслей. Ему не полагалось там находиться. Только не там — в комнате, что превыше всех остальных пробуждает воспоминания о моей матери, его покойной обожаемой жене.
И все же в те последние секунды, когда жизнь призраком ускользала из его тела, он был именно там.
Я сую ноги в тапочки и подхожу к двери. Но перед тем как открыть ее и выглянуть в коридор, на миг останавливаюсь и чутко прислушиваюсь. Дом тих. Ни в комнатах этажом выше, ни в кухне внизу не слыхать шагов слуг. Должно быть, уже очень поздно.
Все это проносится у меня в голове за считанные секунды, почти не регистрируемое сознанием. Внимание мое привлекает другое. То, от чего волоски на руках
Дверь в Темную комнату.
Странно, очень странно, что именно эта дверь из всех многочисленных дверей дома сейчас приоткрыта, но еще удивительнее слабое сияние, струящееся из узкой щели.
Я перевожу взгляд вниз, на свою отметину. Даже в сумраке коридора отчетливо видно, как она темнеет на запястье. «Не этого ли я хотела? — думаю я. — Не таит ли Темная комната ключей к разгадке смерти отца или появления у меня этого знака?» Сейчас, в эту самую минуту, все выглядит, точно меня нарочно призвали сюда — узнать ответы на вопросы, которые давно не давали мне покоя.
Я осторожно крадусь по коридору, старательно поднимая ноги, чтобы подошвы шлепанцев не шаркали по деревянному полу. Однако, добравшись до двери в Темную комнату, останавливаюсь в нерешительности.
Внутри кто-то есть.
Из комнаты доносится голос — тихий, но настойчивый. Не тот панический шепот, что призвал меня сюда. Не хор разрозненных голосов. Нет. Всего один голос. Один человек что-то шепчет в Темной комнате.
Я не смею приоткрыть дверь пошире — а вдруг она заскрипит? Поэтому я наклоняюсь к самой щели, осторожно заглядываю через нее в комнату, хотя щелочка совсем узкая — поди разбери хоть что-нибудь. Сперва я ничего толком и не вижу — лишь тени да неясные очертания. Но скоро глаза привыкают к темноте, и я различаю свисающие белые полотнища чехлов на мебели, темную громаду — платяной шкаф в углу — и какую-то фигуру, что сидит на полу в окружении свечей.
Элис!
Моя сестра сидит на коленях на полу Темной комнаты, закрыв глаза и опустив руки вдоль тела. Свет множества свечей омывает ее тело мягким желтоватым сиянием. Она что-то бормочет, шепчет, точно обращаясь к кому-то совсем рядом, хотя я не вижу ни единой живой души в такую узкую щель.
Я оглядываю комнату, осторожно, чтобы случайно не задеть дверь, не расширить щель, не разбудить Элис. Внутри больше никого нет. Лишь Элис все так же бормочет что-то себе под нос, как будто исполняет некий диковинный ритуал. Но даже и эта зловещая церемония, от которой у меня по всему телу ползут ледяные мурашки, не самое странное из всего, что я вижу.
Страннее всего то, что сестра сидит, откинув ковер — большой потертый ковер, который лежал в маминой спальне, сколько я себя помню. Она сидит — с таким естественным видом, точно делала это бесчисленное количество раз — в самом центре начерченного на полу крута. В мареве свечей черты ее лица кажутся угловатыми, неузнаваемыми, заострившимися.
Холод неотапливаемого коридора сочится сквозь тонкую ткань моей сорочки. Я делаю шаг назад. Сердце так колотится в груди, что я боюсь, Элис услышит этот стук даже в Темной комнате.
Я развернулась и, крадучись, пошла обратно по коридору, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать. Заставив себя идти спокойно и медленно, я захожу в свою спальню, запираю за собой дверь и опрометью кидаюсь в тепло и безопасность постели. И долго, долго еще лежу без сна, пытаясь изгнать из памяти образ Элис, залитой мерцающим светом в центре круга, звук ее голоса, что-то нашептывающего кому-то, кого там нет.
На следующее утро, стоя в потоке струящегося из окна ясного света, я закатываю рукав ночной сорочки. Все выше, выше — пока не показалось запястье. Отметина стала еще темнее, кольцо, что обрамляет ее, — толще и отчетливее.