Пророчество
Шрифт:
Вновь я пробормотал что-то, соглашаясь, и отвернул свое лицо, свою маску: я не мог смотреть моему доброму покровителю в глаза.
Мы добрались до края площади и попали в водоворот народа: под натиском какой-то силы люди налетали друг на друга и громко возмущались человеком, беспардонно прокладывавшим себе путь к воротам. Когда он проходил мимо нас, он полуобернулся, и я узнал испанского посла Мендозу: черная борода, лицо, точно высеченное в граните. Он ткнул волосатым пальцем прямо Кастельно в лицо.
— Мой повелитель в ярости, — выплюнул он.
Кастельно
— Он всегда в ярости.
— Меня вызвали… — Мендоза понизил голос, но от усилия обуздать ярость его лицо полиловело. — Меня, дона Бернардино де Мендозу, вызвали на Тайный совет, чтобы я оправдывался, как нашкодивший мальчишка. А вас вызывали?
— Пока нет, — ровным голосом ответил Кастельно, и мы просочились сквозь ворота на улицу, где офицеры и вооруженные стражи строили зрителей рядами, пропуская через Холбейн-гейт на огороженную барьерами площадь.
— Королева обвиняет короля Филиппа в заговоре против нее, — гнул свое Мендоза. — Вы понимаете, что меня могут объявить персоной нон грата?
— Это грозит и мне.
— Вас даже не допрашивали. А между тем наши планы Уолсингему выдал кто-то из Солсбери-корта.
— Уолсингем захватил Трокмортона. Его дом обыскали. Насколько я понимаю, при нем было столько же ваших писем Марии, сколько и моих. Возможно, ваши письма оказались менее осторожными.
Я прямо-таки восхищаюсь умением Кастельно держать себя в руках и разыгрывать полнейшее спокойствие.
Мендоза свирепо зыркнул на меня:
— Я не даю в своем доме приют врагам католической церкви. Я уже предупреждал, Мишель: вас облапошили. И если меня изгонят из Англии, вы поплатитесь за это, вы сами и ваш король, — мой повелитель позаботится об этом.
Я хотел что-то сказать — опасно было отмалчиваться в ответ на прямое обвинение в предательстве, — но случайно глянул на другую сторону площади, и сердце засбоило: в толпе я узнал эту насмешливую ухмылку, проблеск узнавания в глазах, легкое подмигивание из-под старой шапчонки — и он исчез, подхваченный человеческим приливом. Я сморгнул, попытался высмотреть его снова, но он пропал без следа, и я даже усомнился, не явилось ли это лицо из моих кошмаров. Рисковать я не стал: обошел Кастельно со спины и принялся прокладывать себе путь мимо негодующих зрителей к берегу этого потока, где стояли стражи. Ближайшего из них я ухватил за рукав:
— Найдите Уолсингема! — выдохнул я, встряхивая его руку.
— Что? Кто вы такой? Руки прочь! — Он наставил на меня пику, и я поднял руки.
— Прошу вас, разыщите сэра Фрэнсиса Уолсингема. Предупредите, что Дуглас здесь. Скажите, чтоб королева не выходила. Найдите его немедленно: жизнь ее величества в опасности. Передайте, что так сказал итальянец.
Бесконечно долгий миг страж взирал на меня, пытаясь разобраться, насколько все это серьезно. Я замолчал и только отчаянно кивал головой, торопя его перейти к делу. Наконец он поднял пику и выкрикнул:
— Дорогу! Расступитесь! Дорогу!
Пока я добивался, чтобы мое предупреждение
Несколько часов спустя я стоял на парадном дворе Уайтхолла, запрокинув голову, вдыхая морозный воздух, а вокруг оранжево-золотистыми искрами рассыпался на фоне чернильно-синего неба праздничный фейерверк, растворялся дымом под радостные, почти детские вопли королевских гостей. Празднество близилось к концу, нам оставалось еще пройти в главный зал и там посмотреть сцены, в которых будет прославляться величие Елизаветы и ее сходство с различными мифическими героинями. Я рад был бы вернуться в посольство, но Кастельно и слышать об этом не хотел: мы должны всячески демонстрировать свою преданность королеве, посол не пожалеет сил, чтобы вернуть ее расположение.
Елизавета жива, и это, я полагаю, стоит отпраздновать. Мне удалось ненадолго задержать церемониальный выход, но вскоре она настояла на своем желании выйти к терпеливо ожидавшим ее подданным, и все прошло благополучно. Судя по громким крикам на улицах, по непрестанному колокольному звону во всем городе, англичане объединились в верноподданной и шумной любви к монархине. Может быть, Дуглас мне померещился, может быть, такова отныне моя участь: повсюду видеть его лицо, оглядываться то и дело через плечо, как бедняга Леон. Его это не спасло.
Сквозь блеск фейерверка я устремил взор в бездонные небеса. Ночь ясна, звезды сияют так ярко, словно пульсируют. Смогу ли я изобрести метод для расчета расстояний во Вселенной?
— Много ли новых миров обнаружил, Бруно?
Я очнулся от сна наяву, оглянулся: прислонившись к стене, со стаканом в руках подле меня стоял Сидни. Быстро, исподтишка я проверил, далеко ли от меня Кастельно, к счастью, он куда-то отошел.
— Бесконечное множество, — ответил я, с облегчением расслабляя плечи.
— И нет неподвижной сферы звезд там, где пребывает Господь? — шепотом настаивал он. — Там, на краю Вселенной?
— Вселенная бесконечна, а значит, и края нет, тупица, — поддразнил я, ухмыляясь.
— Так где же Бог? По ту сторону звезд?
— Или в звездах. В звездах и в планетах, в дожде и в камнях у нас под ногами, в нас самих. А может быть, нигде.
— Ты уж лучше не излагай такие идеи в своей книге, — посоветовал он. — А то ее величество собралась почитать твой опус.
— Что ты говоришь?
Он рассмеялся:
— Это награда. Уолсингем сказал королеве, что ты пишешь книгу об устройстве небес. Она велела переплести один экземпляр специально для нее, и ты лично вручишь его; будешь представлен ко двору, как только закончишь свой труд. — Сидни похлопал меня по плечу и щедро протянул свой стакан вина. — Ее величество славится умом и образованием, но уж не знаю, постигнет ли она твои теории. — Он запрокинул голову, вглядываясь в млечный туман. — Если б я попытался представить себе бесконечную Вселенную, боюсь, мой мозг лопнул бы.