Пророчество
Шрифт:
Не сводя с меня глаз, он в точности скопировал мое движение.
— Я хотел дать тебе время донести о заговоре Уолсингему, — деловито ответил он. — Я даже надеялся, что ты сумеешь повесить убийства на Говарда. Ты так старался! С другой стороны, рано или поздно ты бы проследил путь этого перстня, и с тобой все равно пришлось бы расправиться.
— Что же посулил вам Иаков? — искренне поинтересовался я, переводя взгляд с одного шотландца на другого. — Сколькими жизнями вы готовы пожертвовать ради него? Должно быть, он обещал вам луну с неба.
— Иаков ничего об этом не знает, — со странной гордостью ответил Фаулер. — Он молод и пока еще религиозен, его замучили бы угрызения совести. Мы преподнесем ему трон, и у него
— А тебя совесть не беспокоит? Ты хоть во что-нибудь веришь? Или только во власть?
Фаулер внезапно расхохотался — громким, искренним смехом, и стал похож на того человека, за которого я его принимал.
— Нет такой веры, которую нельзя было бы истолковать как требуется и поставить на службу политике. Уж это-то ты в своих странствиях должен был узнать, Бруно. Лично я посоветовал бы молодому Иакову встать на сторону Римско-католической церкви, но лишь потому, что так складывается баланс сил в Европе, хотя…
— Довольно, Уильям! — хлопнул рукой по столу Дуглас. — Пора с этим кончать.
— За дверью — зал, полный людей, — напомнил я, возвышая голос, и уловил в нем противную дрожь.
Дуглас слегка наклонил голову и усмехнулся:
— Знаешь, где мы находимся, Бруно? Это Клинк, «пятачок беззакония». В километре к юго-западу начинается власть шерифа графства Суррей, в километре к северу, за Темзой, все подчиняются законам города Лондона. Но этот клочок земли принадлежит епископу Винчестерскому, а ему наплевать. Здесь законы не действуют, сынок. Если бросить твой труп возле борделя, все будут переступать через тебя, покуда вонь не пойдет.
Фаулер покрепче ухватил шпагу. Мне осталось мгновение между двумя ударами сердца, чтобы найти выход. Прежде чем он разгадал мои намерения, я схватил со стола масляную лампу и бросил ему в лицо. Фаулер отскочил, вскинув руку, и рукав его плаща вспыхнул, пришлось ему опустить руку со шпагой и свободной рукой сбивать пламя. Дуглас бросился на меня, но я успел приподнять стоявшую между нами лавку и толкнуть ее на шотландца. Он яростно отбросил это препятствие, но выигранной секунды мне хватило, чтобы уцепиться за подоконник, подтянуться и вывалиться наружу. Я с грохотом свалился на грязных задворках среди чанов с молоком и увидел в дальнем конце двора калитку, выводившую в проулок. Дуглас выскочил в окно в тот самый момент, когда я захлопнул за собой калитку и устремился вперед по туманным улочкам, понятия не имея, куда бегу.
Мне оставалось только бежать, бежать в молочно-бледной ночи. Я слышал за собой шаги — одного преследователя или обоих? — порой мне чудилось их дыхание, а может быть, эхом отдавалось мое собственное. Пульс молотом колотил в уши, белым облачком выходил изо рта каждый хриплый выдох. Узкие проулки, немощеные, разбитые колесами и копытами. Я спотыкался, глаза слезились на холодном ветру; скоро, судя по звукам и направлению ветра, я угадал, что поблизости река. Сворачивая за угол, столкнулся с двумя пьяницами, они громко обругали меня, но больше ни на что задору у них не хватило. Я кое-как разминулся с ними, помолившись мысленно о том, чтобы они задержали и моих врагов. В конце улочки дома расступились, туман чуть рассеялся, и я увидел слева очертания деревьев. Сзади вновь послышались быстрые шаги, я опрометью кинулся вперед, подальше от домов. Земля под ногами внезапно раздалась, и я чуть было не свалился в воду: в этом месте канал, отходящий от реки, глубоко врезался в берег. Предостерег меня резкий запах сточных вод, и я, вовремя остановившись, развернулся и побежал вдоль берега, глядя себе под ноги. Вскоре из тумана проступили узкие деревянные мостки.
Я бежал, не отдыхая, не оглядываясь назад, хотя грудь уже горела огнем. Справа выплыло огромное здание, высокая круглая башня с кремневыми стенами. Запахло кровью и экскрементами, острая животная вонь,
Почти сразу же за оградой заскрипели доски, послышались негромкие голоса — мне показалось, со стороны оставшегося за моей спиной входа, но туман искажал эхо.
— Ты по той стороне, — тихо, торопливо распорядился Дуглас. — Я по этой.
Позади меня раздались шаги по деревянным ступенькам. Я решил, что лучше лежать тихо и не пытаться уползти. А вот и удар стали по дереву, скрипят, прогибаясь, доски, шпага равномерно прощупывает щели под рядами скамей. Значит, это Фаулер. В честном бою, один на один, я мог бы с ним справиться, но не с коротким кинжалом. В наших местах фехтовать на шпагах учились только дворяне, монахов-доминиканцев к поединкам не готовили. И хотя в пору скитаний по Италии я научился орудовать кулаками и ножом, против опытного бойца и отточенного клинка мне не выстоять.
Круг оранжевого света повис в млечном воздухе. Шпага продолжала равномерно проверять каждый зазор под скамьями. Я едва успел откатиться и резко взметнул ногу, ударил туда, где во мраке мерцал фонарь. Попал ему в руку, но не сильно; он выругался, однако фонарь удержал. Мне этого мгновения хватило, чтобы вскочить на ноги и, перепрыгивая через скамьи, устремиться на арену.
— Сюда! — позвал Фаулер, и на противоположном конце площадки вспыхнул второй фонарь, стал продвигаться в нашу сторону.
Но вот что странно: какое-то шуршание я слышал минутой раньше, и не с той стороны, а прямо у себя над головой. Впрочем, нет времени раздумывать: Фаулер ловко скачет через скамьи, и я чувствую дуновение сквозняка всякий раз, когда его шпага рассекает туман в двух-трех сантиметрах от моего тела. Я бежал к стенке, собираясь перевалиться через нее на арену. Прятаться в рядах — значило самому себя загнать в ловушку, сообразил я задним числом, проклиная свою глупость: они бы обложили меня и пришлось бы драться сразу с двумя. Так медведей привязывают на этой арене к столбу, а стая собак под науськивание толпы нападает одновременно с разных сторон.
Я уже поставил ногу на барьер и хотел спрыгнуть, но чужая рука ухватила меня за плащ и сдернула вниз. Споткнувшись, я рухнул на арену боком, довольно сильно ударился. К счастью, площадка была засыпана песком, и, хоть дух из меня на мгновение вышибло, я успел перекатиться в тот момент, когда Фаулер вслед за мной перемахивал стенку. Он приземлился в шаге от меня и занес шпагу. Инстинктивно я закрыл руками лицо и ждал удара. В этот миг величайшей ясности я постиг, что попы и проповедники потчуют нас сказками, что смерть — не кара, но освобождение. Я стоял словно меж двух миров, на краю ведомой нам вселенной, готовясь к восхождению сквозь сферы планет в бесконечную Вселенную с миллионами солнц, кою Гермес Трисмегист именует Божественным разумом. Жизнь моя, вся как есть, осветилась единой вспышкой, и тело расслабилось, с охотой принимая удар, но вдруг мой транс был нарушен пронзительным свистом, каким-то быстрым движением — что-то промелькнуло мимо глаз, размытое скоростью, — и Фаулер с душераздирающим воплем выронил шпагу (она оцарапала мне лодыжку) и рухнул, сжимая одной рукой другую.