Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Кожинов Вадим Валерьянович

Если мы вспомним, что незадолго до того, в 1838 году, Нессельроде уволил после более чем двадцатилетней службы крупнейшего дипломата века А.М.Горчакова (который вообще не имел собственно служебных прегрешений), становится особенно ясно, что изгнание Тютчева было обусловлено неугодностью его политической позиции, а не какими-либо проступками. Конечно, длительная неявка в Петербург была проявлением недисциплинированности. Но она все же являлась только поводом, а не истинной причиной полного отлучения Тютчева от дипломатии. Сама формулировка "местопребывание неизвестно" как бы утверждала его дипломатическое небытие...

Но - и это особенно замечательно - именно после своего увольнения

поэт занялся весьма активной внешнеполитической деятельностью. Увольнение в известной мере развязало ему руки...

Вскоре после получения известия о том, что он больше не состоит на службе в Министерстве иностранных дел, Тютчев приезжает в Прагу и встречается с одним из вождей чешского национального возрождения Вацлавом Ганкой (1791-1861).

Отношение Тютчева к чехам и вообще к славянам - это большая и очень сложная проблема, которую еще не раз придется затронуть. Сразу же следует сказать, что поэт, строго говоря, никогда не был славянофилом в том смысле, в каком этот термин употребляется при характеристике мировоззрения братьев Киреевских и Аксаковых, Хомякова и Самарина, - хотя у него и было немало близких славянофилам представлений; кроме того, Тютчев считал нужным или даже необходимым поддерживать славянофилов и опираться на их деятельность. Но, не будучи славянофилом по основной сути своих воззрений, Тютчев все же с молодых лет видел в славянах (пусть даже нередко не без глубоких сомнений и колебаний), так сказать, естественных союзников России. Еще в 1831 году, когда русское славянофильство (в прямом, точном значении слова) даже не начинало складываться, он размышлял об исторической задаче России:

Славян родные поколенья

Под знамя русское собрать...

Но пока Тютчев служил под эгидой Нессельроде, он едва ли мог позволить себе какие-либо "славянские" акции. Ведь целый ряд славянских народов находился под владычеством Австрии, в соблюдении интересов которой Нессельроде видел свою неукоснительную цель. Поэтому любое обращение к славянам как самостоятельным нациям было недопустимым для русских дипломатов поведением.

Тютчев же встретился с Вацлавом Ганкой именно как с представителем одного из славянских народов. После дружественных бесед с Ганкой поэт 26 августа 1841 года записал в его альбом стихотворение, которое смог опубликовать лишь в 1858 году:

Вековать ли нам в разлуке?

Не пора ль очнуться нам

И подать друг другу руки,

Нашим кровным и друзьям?

...................................

Вот среди сей ночи темной,

Здесь, на пражских высотах,

Доблий муж рукою скромной

Засветил маяк впотьмах.

О, какими вдруг лучами

Озарились все края!

Обличилась перед нами

Вся Славянская земля!

Горы, степи и поморья

День чудесный осиял,

От Невы до Черногорья,

От Карпатов за Урал.

Рассветает над Варшавой,

Киев очи отворил,

И с Москвой золотоглавой

Вышеград заговорил!..

Тютчев видел в единении всех славянских народов одно из условий того общечеловеческого порядка, того миростроя, который представлялся ему грядущим идеалом. Стихотворение кончается строками:

Наяву увидят внуки,

То, что снилося отцам!

Знаменательно, что поэт включил в называемые им славянские святыни и Варшаву. За десять лет до того, как известно, русские войска подавили польское восстание 1830 года, и отношение многих поляков к России было, вполне понятно, враждебным. Поскольку Тютчев не раз с глубоким вниманием обращался к "польскому вопросу", необходимо хотя бы кратко коснуться этой проблемы.

Многие полагают, что значительная часть

польских земель была присоединена к Российской империи в результате так называемых разделов Польши (их было три) в конце XVIII века. На самом же деле в состав России вошли в то время почти исключительно только исконные белорусские и украинские земли (которые и сейчас входят в состав соответствующих республик), а собственно польские земли были тогда поделены между Австрией и Пруссией (которая еще ранее присоединила к себе западные области Польши).

Далее, в 1807-1809 годах Наполеон отнял часть польских земель у Пруссии и Австрии и образовал на них зависимое от Франции Варшавское герцогство, которое стало плацдармом для наполеоновского похода в Россию в 1812 году и приняло самое активное участие в этом походе. В качестве своего рода наказания за это часть Варшавского герцогства (включая Варшаву) была после разгрома Наполеона, по решению общеевропейского Венского конгресса, присоединена к России на правах относительно автономного Царства Польского.

Наполеон в 1807-1812 годах, стремясь целиком привлечь на свою сторону польское шляхетство, предоставил ему всякого рода выгоды и привилегии. И варшавские аристократы после разгрома Наполеона вспоминали о своей дружбе с Парижем как об утраченном рае. На этих настроениях и выросло восстание.

В 1848 году Фридрих Энгельс дал вполне верную характеристику восстания:

"Чего хотела польская аристократия в 1830 году? Отстоять приобретенные ею права от посягательств со стороны императора (российского.
– В.К.). Она ограничивала восстание той небольшой областью, которую Венскому конгрессу угодно было назвать Королевством Польским; она сдерживала порыв в других польских землях*...

Скажем прямо: восстание 1830 года не было ни национальной революцией (оно оставило за бортом три четверти Польши), ни социальной или политической революцией; оно ничего не изменяло во внутреннем положении народа; это была консервативная революция"**.

И лучшие люди тогдашней России ясно видели, что речь идет не о коренных интересах польского народа, а, главным образом, о претензиях того шляхетства, которое даже не имело подлинного национального самосознания и хотело быть скорее чем-то вроде парижской знати. Не приходится уже говорить о том, что повстанцы требовали отдать им Белоруссию и Правобережную Украину, включая Киев...

Поэтому Пушкин и Боратынский, Чаадаев и Киреевский, Гоголь и Лермонтов отнеслись к польскому восстанию недвусмысленно отрицательно. Точно так же восприняли его и многие находившиеся уже пять лет в Сибири декабристы. Один из наиболее выдающихся и самых стойких представителей движения Михаил Лунин написал статью "Взгляд на польские дела", в которой доказывал, что у участников восстания "глаза обращены к Франции, которая ради удовлетворения своих интересов... послала их соотечественников на гибель*; они хвалятся своей верностью деспоту, которого они называют героем века, и утверждают, что кровь поляков - его собственность. В варшавском восстании нельзя найти ни признаков, ни свидетельств народного движения... Оно не выдвинуло ни одной органической идеи, никакого общественного интереса...".

Широко известны стихотворения Пушкина "Бородинская годовщина" и "Клеветникам России" (о котором Чаадаев писал ему: "Стихотворение к врагам России особенно изумительно... Мне хочется сказать: вот, наконец, явился наш Дант") и Лермонтова "Опять народные витии...".

Совершенно независимо от Пушкина Тютчев в 1831 году создал в Мюнхене стихотворение "Как дочь родную на закланье...", в котором так обращался к Польше:

Ты ж, братскою стрелой пронзенный,

Судеб свершая приговор,