Пророк
Шрифт:
– Отчего же? Я-то могу найти слабые места, но вы не в состоянии в них ударить. Ваше вмешательство только усилит Гоюна. Он мастер. Неумелая атака на него опасна для самого атакующего, ибо он всегда найдет возможность извлечь выгоды из суеты своего врага.
– Например?
– Ну, например, ваша нетерпимость может испугать неправославное население и сорвать экуменическую работу патриарха. В результате русская православная церковь утратит часть своего влияния в России, а Россия – часть своей популярности
– Но, ваша светлость, – на лице Филарета появилась глумливая улыбка, – число православных неуклонно растет даже среди традиционно неправославных народов. В Америке ежегодно тысячи католиков и протестантов переходят в нашу веру. В буддийских странах – сотни тысяч. Даже Европа становится все более православной.
– Американцы и жители бедных азиатских стран переходят в православие только потому, что главная православная держава, Российская Империя, – это еще и самая богатая и развитая страна в мире. Они хотят быть причастными к ее успеху и процветанию, и религия помогает им в этом. Духовные же вопросы волнуют меньшинство из новообращенных. Уверяю, что если бы процветала Америка, многие нестойкие в православии бежали бы по той же причине в протестантизм или католицизм.
– Пусть так. Но ныне, слава богу, – Филарет истово перекрестился, – православный крест воссиял над миром. Не время ли сейчас утвердить православный порядок на всей земле?
– Может быть, – пожал я плечами. – Никогда не размышлял над этим вопросом. Я, как вам известно, частное лицо.
– Но государь указал вам помочь мне одолеть врага православия Ди Гоюна.
– Я согласился поговорить с вами, так как считаю, что Гоюн действительно представляет опасность для нашего мира. Но сейчас я вижу, что вы совершенно не годитесь в противники Гоюну.
– Вот как? – Филарет явно злился.
– Да, ведь вы живете в мире, который придумали сами. Видеть мир таким, какой он есть, вы отказываетесь. А Гоюн – нет.
– Тогда в чем его слабость?
– Его слабость в том, что он пошел в политику и пытается играть роль в экономике. Но вы на этом поле еще слабее.
Кой черт дернул меня так общаться с митрополитом? Мы расстались врагами, но сейчас меня это не особенно заботило. Я злился на себя, потому что не сумел держать язык за зубами. Куражился, как мальчишка...
Подходя к привратной церкви, я заметил, что на меня пристально смотрит какой-то монах. Несколько секунд мы рассматривали друг друга, а потом я узнал:
– Серж?
– Зосима, – поправил он меня.
– Ах да, я слышал. Ты, кажется, уже десять лет как принял постриг.
– Девять.
– Извини, запамятовал.
– Ты как здесь?
– Бог привел, – усмехнулся я. – Государь просил с Филаретом поговорить.
– Верно,
Я криво усмехнулся:
– Не сдержался.
– Да я тебя спокойным и не помню.
– Так ведь сколько не виделись! Я-то думал, что успокоился.
– Видать, нет.
Мы медленно двинулись по монастырской дорожке.
– Может, со стороны и видней. А ты как живешь? Смотрю, при самом митрополите обитаешь?
– Да, в том-то и беда, – тяжело вздохнул Серж. – Тяжко мне здесь. Я уж сколько прошу в монастырь меня отпустить. Суета здесь.
– Оно и понятно, – усмехнулся я. – Связи Ягужинских митрополиту нужны.
– Я Зосима, – с напором сказал Серж.
– И для митрополита?
Серж вздохнул и потупился.
– Ну а тебя что сюда привело?
– Долг. Государь попросил с Филаретом поговорить. Он, видишь ли, с учением «Небесного предела» сразиться решил, а я вроде как эксперт по восточным делам.
– Ясно. Филарет вояка известный.
– Вояка, вояка... борец с двадцать первым веком, – буркнул я.
– Ну вот, ты опять неспокоен.
– Мне-то что! Я в мире живу. Страшно видеть, как человек пытается время вспять повернуть, а ведь Филарет не один такой....
– На все божья воля.
– Может, и так. Господь велик. Только зачем-то он посылает нам все это?
– Чтобы испытать, а то и на верную дорогу вывести. Может, он тебя для того с митрополитом и свел, чтобы ты себя иначе увидел? Ты ведь за делами, небось, уже и себя видеть перестал.
– Да нет у меня сейчас особых дел, Се... отец Зосима. Отстранили меня от управления. «Закон о защите прав трудящихся» – не забыл еще такой?
– Вот оно как!
– Что, думаешь, и это испытание?
– Конечно. Если Господь всемогущ, то зачем ему безобразия допускать, как не затем, чтобы людей испытать?
– Ему надо испытывать? Неужели он чего-то о нас не знает?
– Человек свободен в своем пути: вверх или вниз, к богу или к дьяволу. Промысел божий в том, чтобы люди сами выбирали свой путь.
– Может, ты и прав, – согласился я, думая уже о своем. – Тогда, может, ты и правильно сделал, что от мира ушел. Может, и не надо в мирские дела вмешиваться: у меня свой путь, у других свой.
– Может, оно и так, – развел руками Зосима. – А может, и нет. Пути-то Господни неисповедимы, а заступничество за других – тоже путь. Твой-то, в миру, потяжелее моего будет.
– Вряд ли. Меня государь призывает, тебя митрополит держит – велика ли разница? А велика ли разница между тобой и старцами? Можно схимником и посреди царского двора быть, а можно и в монастыре распутствовать. Живи, как жил бы в монастыре.
– А ведь и верно... Не иначе, бог мне тебя послал, Александр. Ты сейчас на мой старый вопрос ответил.