Пророк

Шидловский Дмитрий

– Раньше верил, теперь знаю.

– Но ты все же сидишь здесь и участвуешь в совещаниях. Боишься, что тебя снова похитят?

– Наверное, это та последняя задача, которую я должен решить, прежде чем стану окончательно свободным.

– Я тебя редко вижу, – пожаловалась Юля.

– Разве?! Мне казалось, что мы проводим вместе немало времени. Вместе едим, каждый день гуляем по парку...

– Да, это так, – Юля смутилась. – Но мне все равно кажется, что ты не здесь.

Я тяжело вздохнул, признавая правоту ее слов.

– Вы решаете слишком сложные вопросы, и поэтому ты не можешь не думать о них все время?

Кажется, Юля решила подсказать мне выход из поставленной ею же ловушки, но я не мог воспользоваться

им, как вообще не мог ей врать.

– Нет, я привык решать подобные вопросы. Руководить корпорацией ничуть не проще, мне это никогда не мешало.

– Да, я помню тебя, когда мы познакомились, – на лице у Юли промелькнуло мечтательное выражение. – И помню, когда ты забрал меня в свое имение. Ты тогда был озадачен... но все равно не такой, как сейчас.

– Да... Сейчас кое-что изменилось.

– Что?

– Я стал видеть некоторые вещи.

– Какие?

– Самые разные. О будущем... о возможном будущем. О людях.

– То есть как о будущем?

– Ну вот так. Я просто вижу то, что будет, и точно знаю, почему так будет.

– Ты уверен, что это не... – она осеклась.

– Вначале не был уверен. Потом, когда многое начало сбываться, убедился, что я не псих.

– И давно это у тебя? – в голосе у Юли зазвучал испуг.

– Нет, недавно, первый раз было прямо перед тем, как ты приехала сюда. Кое-что похожее было еще в поместье Гоюна, перед штурмом. Не знаю, что это было... Но это было очень красиво.

– Так вот почему ты был такой странный! Я-то думала, что это после плена, – она немного помолчала. – Значит, ты теперь можешь видеть будущее? Значит, ты теперь пророк?

– Не знаю. Мне всегда казалось, что пророк – это нечто другое.

– Но ведь ты видишь будущее.

– Знаешь, это все сложно. Я вижу возможные варианты. Но мне их показывают...

– Показывают?! – в ее голосе снова зазвучал испуг, похоже, теперь за мое психическое здоровье.

– Нет-нет, никаких голосов, теней и прочей мистики. Просто я не выбираю то, что вижу. Это приходит из ниоткуда.

– И ты не можешь попросить ответа на какой-то вопрос?

– Могу, но мне не всегда отвечают. И не всегда о том, о чем я спрашивал. Там, наверху какая-то своя логика.

– Понятно, – она немного помолчала. – А ты знаешь, что ожидает нас?

– Нет, не знаю.

– Тебе не показали?

– И не покажут, пока... – теперь запнулся я.

– Что «пока»? – насторожилась она.

– Пока это мне небезразлично.

– То есть как это?

– Ну, если я заинтересован в исходе событий, мне не показывают будущее.

– Но разве тебе безразлично будущее страны, всей земли?

– Нет.

– Но ведь тебе показывают его. Ты сам сказал.

– Да. Тут дело в другом. Я увидел тысячи вариантов того, что может случиться, того, что смогло бы случиться. Я знаю, что будет, если Гоюн проиграет и если выиграет. Я знаю, что было бы, если бы Корнилов погиб в восемнадцатом году и как бы развивались события, если бы Святополк победил Ярослава Мудрого.

– И что?

– Ничего. Это бег по кругу. Внешне изменения могут показаться глобальными... но они не меняют суть. Человек остается человеком со своими слабостями, предрассудками, ошибками.

– А что тогда меняет суть?

– Отношение к жизни. Не так важно, одет ты в восточный халат или европейский костюм, живешь в тоталитарной стране или демократической. Важно, как ты относишься к себе и к миру, готов ли сам принимать решения и отвечать за последствия своих поступков. Важно не делать другому того, чего не хотел бы для себя. Только это по-настоящему изменит жизнь. Ни один диктатор не сможет поработить истинно свободолюбивый и трудолюбивый народ. Никакая демократическая система, никакие технологии и образование не помогут достичь хорошей жизни ханжам, ворам и убийцам. А пока люди остаются ханжами, ворами

и убийцами, они только переливают из пустого в порожнее. Здесь процветание, там кризис. Великая Россия и развалившиеся США, великие США и нищая Россия – общая сумма так и будет неизменной. Старые лидеры будут превращаться в аутсайдеров, и наоборот. Революции романтиков против диктатур приведут к власти воров, а потом и новых диктаторов. Люди будут до бесконечности проходить через все это, пока не прекратят вырывать друг у друга кусок. Зато когда они научатся любить друг друга и ценить чужую свободу, когда начнут работать вместе, жизнь на планете станет такой прекрасной, что мы и представить себе не можем.

– Тебе тоже показали это? – тихо спросила Юля.

– Да.

– Когда это... может наступить?

– В любой момент, как только человечество опомнится... Могло быть, две тысячи лет назад. Могло быть уже сейчас. Может, через тысячу лет. Может, и никогда.

Мне показалось, что в глазах у Юли появились слезы.

– Но может, стоит объяснить это людям? – спросила она.

– Им объясняли уже тысячу раз, – вздохнул я, – и великие пророки, и мелкие философы. Подумай, каких банальностей я сейчас наговорил! «Возлюбите друг друга», «не желайте зла ближнему своему», «не убей, не укради»... Неужто никогда не слышала? На тебя это произвело впечатление только потому, что я сказал, будто видел в грезах совсем иной, лучший мир, где соблюдение этих заповедей принесло плоды. Но у каждого нормального человека есть его собственный опыт, и он знает, что его постоянно обманывают, используют и обкрадывают. И он знает, что для того, чтобы добиться чего-то в этой жизни, надо обманывать, подчинять, воровать. Опыт – все, грезы – ничто. Так что если я в очередной раз повторю то, что все уже слышали, ничего не изменится.

– Это ты тоже видел?

– Нет... Это уже мой опыт. И это как раз то, что хорошо понял Гоюн.

– Гоюн? Он что, тоже видел будущее?

– Возможно.

– Но ведь он другой, совсем другой.

– Он стал другим. Представь себе, человек видит, что цивилизация зашла в тупик. Он видит несправедливость и понимает, как можно все изменить. Он идет со своей проповедью к людям – и его осмеивают. Он понимает, что словами ничего не изменить. И он начинает действовать. Лучший способ заставить людей мыслить по-иному – это ввергнуть их в пучину хаоса. Вывод прост. Надо сыграть на чувствах недовольных и организовать международный конфликт, нечто вроде мировой революции обиженных. Это просто, ведь каждый человек чувствует себя кем-то несправедливо обиженным. Надо только суметь сыграть на струнках, а мастер это умеет. И вот проходит немного времени, а уже мир погружается в хаос.

– Но ведь это глупо – раздувать мировой пожар, чтобы утвердить царство всеобщей любви!

– Это бесчеловечно, но очень неглупо. Человек всегда идет от противного. После многих лет мира он хочет войны, но на исходе войны мечтает о вечном мире. В богатстве он не ценит свое состояние, но в бедности мечтает о богатстве. После озлобления приходит время покоя.

– Но ведь такое было уже не раз! Никогда после войн и революций не наступало царство всеобщей любви.

– Наверное, Гоюн верит в свою судьбу. Думает, что на волне всеобщего хаоса сможет убедить людей одуматься и повести их за собой. Вот только он ошибается, как ошибались все революционеры. Он думает, что старая бюрократическая машина, церковь и ханжеская мораль не дают людям увидеть мир по-новому и сковывают их свободу. Он не понимает, что люди все это придумали как раз для того, чтобы отгородиться от надоедливых пророков и идеалистов. Это не тюремные стены, а крепостные, и люди за ними вовсе не чувствуют себя заключенными. Им мнится, что они – гарнизон, мужественно отражающий натиск хаоса. Чтобы открыть им глаза, нужно достучаться до каждого, а это не под силу ни одному пророку.