Пророки богов или Импотенты
Шрифт:
— Зачем тебе столько, — удивился я. — У меня свой, внештатный гадатель, даже погоду предсказывает…
— Я такой ерундой не занимаюсь, — гордо вскинула голову черноголовая. — Мне в бумажку, надо ребенку булочку завернуть…
Отдал ей свое пляжное полотенце, она швырнула мне его под ноги и добавив что-то ругательное, с высоко поднятой головой пошла дальше. Федя поднял банную принадлежность и растерянно остановился перед входом.
Так как Федя свои шорты соорудил из сатиновых семейных трусов типа «Верность» после короткого инструктажа, пришлось
— В таком виде не положено… — узнав от меня тему беседы, ответил этот неприступный дядька, хотя бороды у него не было, но потертый мундир без золота и нашитых позументов заставлял тянуться перед ним ввысь… — Идите, господа, оденьтесь, как положено и милости просим… Тем более шта, у нас пока телевидение снимають, как начальство кушають и выпивають… Оденьтесь и приходите, местов у нас завсегда есть… — толково разъяснял он мне бестолковому и непонятливому посетителю без галстука.
— Отец, ведь я не для себя — и ткнув пальцем в сторону заробевшего Федьки, вкрадчиво заныл. — Ребенок хочет пить… Ну, давай я вместо тебя постою, а ты пока сходишь в буфет… А? — Давно мой голосок не переходил с мужественного прокуренного баритона на сладкоголосый елейный тенорок-с…
Какой я тебе отец, — он смутился. — Я ведь подполковник в отставке. Если бы не эта нищенская пенсия, разе-ж ты б меня здесь видел… Я бы сейчас служил матросом спасателем на пляже, а не здесь торчал… Давай так, — он кивнул себе за спину. — Там у меня на вешалке белый халат есть и брюки, одевай и дуй до буфета…
Облачившись в предложенный маскарадный костюм и узнав, где буфет, я как можно незаметнее, по стеночке, почти ползком протиснулся в зал заведения.
ГЛАВА 19 Гусаров. Ресторан. Алавердян
Зал ресторана был залит искусственным светом софитов, стрёкотом кинокамер и невнятным журналистским бормотанием… Жара от них только усиливалась. Кондиционеры хоть и гудели, как трактора во время уборочной, но облегчения не приносили.
За богато уставленным столом сидел тучный господин в дорогой пиджачной паре от «Креатини» и с видом защитника конституции и священных рубежей необъятной Отчизны, остервенело, без произнесения тостов выпивал и закусывал.
Краем уха я услыхал, как нарядная девчушка восторженно бубнила в микрофон, что съемочная группа, совершая рейд по городским точкам питания, совершенно случайно заглянув в ресторан «Закидоны рыбака» была приятно удивленна. Оказывается, в ресторане кушает лидер российской промышленно-нефтянной группы «Зусик» господин Алавердян. Который, как говорится, в гуще народа… Презрев все привилегии… Демократично…
Дальше я не слушал. Да и смотреть на истекающего салом, толстого борова со вкусом поглощающего природные богатства России, желания не было. Ну его, пусть жрёт, а у меня ребенок не поен, бьет на улице копытом, того т гляди сорвётся с привязи.
Обойдя человек семь охраны, скрытой за видимостью камер, стараясь не привлекать к себе внимание, я проскользнул в буфет. Буфетчица что-то лениво пережёвывая, скучала за стенами своего бастиона и развлекала себя тем, что смотрела телевизор. В прямом эфире местного телевидения, показывали тот самый зал и того самого толстого господина, переходящего к горячим закускам и обещающего в случае избрания его губернатором навести в родимой стороне порядок.
Я
На плотном лице буфетчицы, на все мои вежливые подходы к ней никакой реакции, вообще ничего не отразилось: ноль внимания — фунт презрения. Делать нечего, я перевел свой взгляд в сторону телевизора. Посетитель ресторана, держа в жирных руках некую бумаженцию, с нескрываемой брезгливостью вещал с экрана:
— Вот, пожалуйста, что пишет в своей листовке претендент на мое место, подонок и мерзавец кандидат в губернаторы Птурской области, — он перевернул лист и с удивлением произнес. — Какая-то… Долбоё… Б… Л… Ну, да — Господин, Борзов Сергей Михайлович… Вот что он здесь пишет: «Обещаю! Я положу конец — бандитизму, коррупции, воровству…» — Дальше можно не читать, — оратор вытер жирные руки смятой листовкой своего соперника и с отвращением бросил ее в пепельницу. — Как можно прокомментировать такие слова, да очень просто: не обольщайтесь, в этой части обещаний, правдивыми являются только первые три-четыре слова…
Я поднапрягся, вспомнил эти первые слова и от души расхохотался. Мужик в униформе богатея, видно услышал мой рогот, так как ответил мне через эфирное пространство:
— Раздавшийся хохот подтверждает правильное понимание нашим народом цены подобных слов, — он ободряюще посмотрел в сторону, наверное, туда, где я безуспешно пытался привлечь к себе внимание неприступной буфетчицы.
Она лениво отвела глаза от экрана и под острые запахи нечистот, идущие со стороны кухни, посмотрела в мою сторону. Удивленная левая бровь чуть приподнялась и спросила у меня, мол, чего тебе, поскребыш? Мне пришлось резко прекратить веселье и из отчаянного балагура-хохотуна превратиться в скромного просителя.
— Продайте, пожалуйста, минералки, — поперхнувшись от смущения, как-то уж совсем испуганно и заискивающе попросил я и для убедительности добавил. — Для ребенка, знаете ли. Весь день, несмышлёныш, провел на пляже…
Я еще хотел добавить, что пляж платный, что цены там заоблачные, про сиротство голозадое вспомнить — но не успел.
В буфет ворвался шкафоподобный верзила и с криком: «Где врач? Человеку плохо…» Схватил меня поперек туловища и, не давая сказать мне о том, что я кухонный рабочий и пришел забрать пивную тару, легко потащил в зал, к столу со жратвой…
В зале все было по-прежнему. Горели, потрескивая софиты и судя по горящим красным огонькам, работали камеры.
Сидящий за столом господин, уже там не сидел… Он лежал внизу, с кровавой пеной на губах и очень нехорошо, дробно сучил ногами, обутыми в башмаки фабрики «имени Вдовы Клико» и хрипел посиневшим от удушья лицом.
Повеселевшие телевизионщики, хоть и прекратили прямую трансляцию, но продолжали снимать с большим воодушевлением.
Лежащий под столом тучный господин, не смотря на все свои громадные нефтяные деньги, умирал самым вульгарным образом. Казалось, нет никакой силы, способной остановить процесс приближения его к берегу Стикса. Рядом стоящий охранник находился в глубокой прострации, глядя в сторону и вверх, заполошливо бубнил себе под нос: «Он начал есть рыбу, наверное, костью подавился. Рыбу он ел… Я ничего не мог поделать… А что я мог? Он рыбу только накчал…»