Пророки богов или Импотенты
Шрифт:
Все текло размеренно и более-менее в рамках приличия. Хотя сказать «бог им судья» было бы глупо, они сами ими были, а судья Арлен, как и всякое начальство был далеко и до каждой мелочи, у него естественно руки не доходили.
Короче говоря, когда наступил момент окончательного прощания с полюбившейся Землей, провожать Жиноскула единороги с сатирами вынесли только на все готового Бахуса. Он собрался отправиться вместе с другом, но Жиноскул побоялся прогневить Высший разум и отправился на освоение планет созвездия Кабыздох один. О чем в последствии, очень
ГЛАВА 23 Гусаров. Лечение
Скрестив на груди руки и приняв обличье Дориана Грея в его финальной стадии, мне пришлось сумрачно смотреть на раненного русского патриота и грустно отвечать на его вопрос по поводу будет ли он жить…
— Все возможно, — вздохнул и напрягся. — Все возможно. Придется посмотреть вас… Э-э… Уважаемый, Ашот Аракелович…
Говорил я в шутку и также шутейно, стало быть, надувался в медицинское светило. Но стоило мне глянуть на это тучное посеревшее тело, как опять внутри что-то щелкнуло. Тумблер переключил режимы и начался, в первую очередь для меня, парад чудес.
Щерясь, как вурдалак, я приблизился к нему, как бы нацеливаясь на дряблую аорту, но… кровь для анализа высасывать, не стал. Вместо этого будто взбесившаяся мельница, стал перед носом и повязками его тугими, руками махать и остервенело развязывать, вернее срывать шейные бинты.
Когда гора бинтов оказалась у меня под ногами, Алавердян прямо порозовел от счастья. Сип его хриплый ушел безвозвратно. Полуобморочное состояние и синюшный цвет лица стали приобретать живые краски и привычные мордатые очертания.
Глянув на смертельное ранение, убедился, что рана оказалась пустяковой. Если не считать слегка потревоженных шейных позвонков, то можно было и внимания не обращать, а пришлось. Было очень интересно, кто ему накладывал на шею повязку, так как, если бы меня не привезли, у болящего оставалось немного времени до полной и окончательной победы механической асфиксии над телом.
Не поленился, заглянул в горло. Так… Еще шире… Поцокал языком, мол, н-да, не всё так безнадёжно… Что-то глубокомысленно и свыражением тарабанил на латыни (о том, что это была латынь, мне никто не говорил, но, услыхав от самого себя слово «consensus» — сам догадался, явно стихи Вергилия) я ему так и перевел: «Скоро, всё придет в норму. Следует только потерпеть. Consensus?»
— После вашего прикосновения, мне, профессор, прямо дышать стало легче… Удушье закончилось… И круги перед глазами перестали прыгать.
Хотел я ему открыто сообщить, что если бы еще часик-второй эта тугая повязка повисела на его шее, то все, капец… Пришлось бы, спасая его жизнь, ампутировать голову. Хотел, но не сказал, постеснялся выпячивать свою грамотность и глубокий профессионализм.
Также возникло непреодолимое желание в затейливом кураже, на алавердянскую рану перцовый пластырь приклеить. Но в последний момент показалось, что это может быть
Только созданная рукотворная красота всё равно не давала ему возможности двигать ногами, с ними была полная засада. В туалет на унитаз не десантируешься, приходилось при помощи уток и суден справлять потребности, а гордости российского бизнеса это было чуждо…
Опять жизнь, глаза монаха в оранжевом жилете дорожного работника, стремление к хорошему результату, заставила помахать руками и пошептать на ухо. Кроме всего прочего, в сумке врача вредителя, мной были обнаружены тонкие иглы, явно для иглоукалывания… Так я, штук пятьдесят в Алавердяна воткнул, ненарадовался.
Когда я иглы с задумчивым видом выкрутил, к моему удивлению, ноги стали слушаться хозяина. Первым делом он с моей помощью отправился туда, о чем говорили выше. Как и положено, отдал фаянсовой прохладе всё что накопил, порадовал челядь и меня убойной вонью. Отлежал он ноги, а здесь я с чужими иглами подоспел. Похоже, что раненый уже перестал удивляться разным чудачествам с моей стороны, как будто, так и должно было быть.
Разобравшись с биологическими потребностями, Алавердян зычно гаркнул своего посла по особым поручениям. И начались, отнюдь не детские развлечения, впрочем взрослыми их называть также язык не поворачивается.
Как только появился Пердоватор, сразу раздался крик:
— Кто в меня стрелял? — он покрутил глазами. — Дайте мне клизму, если ты мне сейчас не ответишь на этот простой вопрос, она по-азиатски будет торчать в тебе и приносить невыносимые страдания…
— Мои люди все выяснили, хотя это и стоило больших денег, но ответ есть, ответ тебе понравиться, — плотоядно глядя на клизму, как бы предвкушая пытку, затараторил Пердоватор. — Стреляли люди Борзова… Это все Борзой. Он скотина, беспредельщик заказал тебя…
А мне, как будто кто-то на ухо нашептывал: Пердоватор умышленно сталкивает лбами Алавердяна и Борзово. Умышленно? Сам мечтает занять место Алавердяна? При любом раскладе, он в выигрыше. В другое ухо, уже другой голос, уверенно подтверждал — Борзой организовал. Имя это для меня на слуху — покойный Федюшка, частенько упоминал о нём, как о редком гаде.
— Я слышал, он себе из Питера балерину выписал, записал уже в свою партию? — опять начал наливаться синюшным цветом Алавердян.
— Да, — как-то тускло подтвердил его слова Пердоватор и облизал губы. — Красавица! Из первых будет…
— Мамой клянусь, — совсем не к месту, вдруг поклялся Алавердян, подбивая под спину подушки. — Она не должна добраться до этого упыря… Она не должна работать на его имидж… После трагедии случившейся со мной, каждый должен понять, что работать… Да, что работать? Находиться рядом с этим уродом, любому самому распрекрасному и красивому существу опасно для жизни…