Пророки и поэты
Шрифт:
И если задать вопрос: к какой области театрально-драматического
искусства прошлого симфонизм Шостаковича ближе всего?
– размышление
неминуемо приведет нас к Шекспиру.
Симфония, которая обычно была исповедью или мечтой, дневником или
летописью, становится у Шостаковича картиной современности,
квинтэссенцией ее острых контрастов, вопиющих противоречий, трагизма
борьбы - выражением неумолимой стихийной логики процессов, в которые
вовлечены миллионы людей.
Внимательный слушатель найдет
в инструментальных концепциях зрелого Шостаковича, особенно в Седьмой,
Восьмой, Одиннадцатой симфониях. Даже в Десятой симфонии, где
последовательно выдержан субъективно-лирический аспект отражения
жизни, не только постоянно ощущаются ее сложность, многоплановость,
динамизм, но нередко возникают зримые, вещественные картины
объективные, внеличные символы отображаемых процессов.
Среди композиторов, тяготеющих к театральному искусству, мало таких, кто не обращался к шекспировским закромам. По данным музыкальной статистики, русская музыкальная шекспириана насчитывает не менее ста произведений, из которых, в дополнение, следует отметить балет В. Орланского "Виндзорские проказницы", "Укрощение строптивой" В. Шебалина и замечательную музыку Арама Хачатуряна к спектаклям "Макбет", "Король Лир" и к кинофильму "Отелло".
ШЕКСПИРИАНА
Наследник славы, для грядущих дней
Не просишь ты свидетельства камней.
Ты памятник у каждого из нас
Воздвиг в душе, которую потряс
Мильтон
Шекспир - величайший возбудитель культуры, неиссякаемый источник, из которого она черпает свою энергию, питает творцов. Его идеи и образы в немалой степени споспешествовали развитию европейского сознания, укреплению личностного начала, если хотите, - очеловечению неолитического человека. Лакмусовой бумажкой всей послешекспировской истории было ее отношение к Шекспиру.
Разрушительность революции - это ее свойство номер один. Когда пуританин Кромвель сверг короля, одним из первых его декретов стал запрет театра: с 1642 по 1660-й английский театр прекратил свое существование.
Реставрация монархии и реставрация Шекспира произошли одновременно.
Монархия вернула Шекспира, однако XVII век оказался щедр на импровизации: к оригинальным текстам относились как к канве. Шекспир тоже пользовался чужими сюжетами, превращая поделки в шедевры. Этого нельзя сказать о "сыне", Давенанте: объявив себя почитателем Шекспира, он ради моды и потребы публики превращал шедевры в банальности.
Хотя в эпоху Просвещения Шекспиру повезло больше, чем Данте, о культе не могло быть и речи. В темный век Просвещения нередко можно было слышать отзывы, что "пьесы Шекспира предназначались лишь для клоунов, шутов, стражников и им подобным". Или что "в лошадином ржании или собачьем лае больше смысла, живости выражения, человечности, чем во многих полетах поэтического воображения Шекспира". С
Возглавивший поход против Шекспира Раймер - со свирепостью тирана подверг скрупулезному анализу трагедии Шекспира и пришел к заключению, что Шекспир лишен дара в жанре трагедии. "Отелло" - не более чем "кровавый фарс без изюминки и вкуса". Выпрямляя Шекспира, он писал:
Мораль трагедии поучительна. 1. Она может послужить
предупреждением благородным девицам, что получается, когда они, без
родительского согласия, убегают из дому с чернокожим мавром. 2. Она
может послужить предостережением всем хорошим женам, что надобно
тщательно беречь платки и ткани. 3. Для мужей урок состоит в том, что,
прежде чем начать ревновать трагически, надо проверить доказательства
математически.
В другом месте, отрицая правдивость Яго, Раймер заявлял: "Шекспир изобразил его лжецом и клеветником, тогда как всем известно, что военные простосердечны и прямодушны". Лучше не скажешь... Воистину у человека нет большего врага, чем он сам...
Правда, не все были столь "простосердечны и прямодушны". Во второй половине XVII века М. Кавендиш за Шекспиром-драматургом разглядела великого художника, мастера художественного слова, тонкого психолога, гениального поэта.
Шекспир обладал верным суждением, живым остроумием, всеобъемлющей
фантазией, тонкой наблюдательностью, глубоким пониманием и
исключительно большим красноречием; поистине он был прирожденным
оратором в той же мере, в какой был прирожденным поэтом.
Джон Мильтон смолоду преклонялся перед Шекспиром. В 1630-м, в возрасте 22-х лет, Мильтон писал:
Нуждается ль, покинув этот мир,
В труде каменотесов мой Шекспир,
Чтоб в пирамиде, к звездам обращенной,
Таился прах, веками освященный.
Наследник славы, для грядущих дней
Не просишь ты свидетельства камней.
Ты памятник у каждого из нас
Воздвиг в душе, которую потряс.
К позору нерадивого искусства,
Твои стихи текут, волнуя чувства.
И в памяти у нас из книг твоих
Оттиснут навсегда дельфийский стих.
Воображенье наше до конца
Пленив и в мрамор превратив сердца,
Ты в них покоишься. Все короли
Такую честь бы жизни предпочли.
В поэме "L'Allegro," противопоставляя непосредственность Шекспира учености Бен Джонсона, Мильтон назвал своего кумира "дитем Фантазии", а его голос - пением птиц в лесу. Та же мысль повторена затем племянником Мильтона Эдуардом Филлипсом в статье "Поэтический театр":