Прорва
Шрифт:
— Вы прямо влюбились в Горбачевскую!
— Я влюблен в сложность, — помрачнел Адвокат. — А как всякий влюбленный, забыл, что о любви нельзя объяснять. А водку надо называть водкой, а не «рыковкой». И не «хлебным вином». Пойду-ка я домой.
Замолчали.
— Анечка, ты почему не садишься?
— Спой!
— Она не поет.
— Да? А такое лицо, как будто поет.
— А у нее нет сестры? Если бы у нее была сестра, я бы женился на ней.
— Она в Париже, — улыбается Анна. — Она уехала до того, как Саша, — она показала
Помолчали.
— «Отговорила роща золота-ая», — запел Василий, подыгрывая себе на гитаре. Подтянули.
Адвокат уходил, Анна провожала. Он надел калоши и раздраженно заключил:
— Если человек боится воды, ему не надо работать, например, в бассейне. Еще и спасателем. Это же так просто.
— Я не боюсь воды, — сказала Анна. Он щелкнул пальцами, сожалея, что она не поняла. Подумал. Погрозил: поняла, но притворяется. Ему стало грустно.
— Ай-яй, — сказал он. — И вообще, вам нужен совсем не поэт. Нет, я сказал пошлость. Ерраре хуманум… Еще хуже сказал. Вот как только я пообщаюсь с вашими друзьями, я немедленно становлюсь пошляком! Зачем вам?.. Ушел, — ушел.
Уходили остальные.
— Я не понимаю таких, как ваш Адвокат, — сказал двойник мужа. — Совершенно невоспитанный.
— А про то, что город надо строить с театра, сказал Горький!
— Ему в цирке смешить.
— Анечка так и не спела.
— А как Аня играет в покер!
— А на раздевание?!
— Я ее украду! — сказал усатый. Щелкнул каблуками, почти как офицер, но в горле запершило. Он откашлялся и выплюнул на пол то, что першило. Сказал, сообразив:
— Ой.
— Я уберу, — улыбнулась Анна.
— Ну что, выпустим ему Бурдюка? — спросил Василий двойника мужа.
— Придется, — ответил двойник.
— Василий, — ахнул муж. — Владимир!
— Радоваться рано, — сказал усатый и рыгнул.
— Ребята, я не забуду! Парни! Я не мечтал, парни! — кричал муж.
— А мечтать не надо. Надо действовать. А мечтать будут прекрасные женщины.
Анне поцеловали руку, все, по очереди. Ушли.
Она стояла и молча смотрела на мужа. Муж, довольный, пряча глаза, одевался и проверял кобуру.
— Вот видишь! Еду за Бурдюком!
Анна взяла со стола чайник и с размаху влепила им в голову мужа.
Он убежал, и она опять осталась одна. Орала и крушила дом…
Адвокат подошел к дверям своей квартиры, но, подумав, перешел лестничную клетку и позвонил в квартиру Писателя.
Тот открыл резко, не спросив. Узнал, расплылся, как ребенок, приготовивший сюрприз, сказал: «А!» — и за рукав повел Адвоката к письменному столу, посадил читать новое, только что написанное.
— А вдруг меня сегодня стошнит? — спросил Адвокат.
— Читай! — крикнул Писатель.
Адвокат начал. Писатель дождался, когда барская и нежная вежливость сошла с лица Адвоката… когда Адвокат вернулся к началу, чтобы повторить прочитанное. Предупредил:
— Сегодня мне ничего
Адвокат мрачно хахакнул на словесную находку, ожил и плюнул в сторону Писателя, чтобы не сглазить:
— Уйди!
— Дальше читай! — крикнул Писатель и побежал на кухню за чаем.
Процитировал на кухне сам себя (он всегда знал наизусть то, что писал). Выглянул в окно и сказал голосом диктора радио, громко, так, чтобы его было слышно с его шестого этажа:
— Говорит Москва. Московское время полтора часа, — посмотрел улыбаясь на остановившегося в изумлении прохожего, вернулся к Адвокату:
— Я тебе завидую, потому что ты этого еще не читал и только сейчас прочтешь.
Опять убежал на кухню, опять высунулся к изумленному прохожему:
— Чайковский. Полонез Огинского, — и на полную мощность врубил бой курантов, начавшийся по радио.
И именно под бой курантов пришла беда. Почему-то.
Рабфак, конь, черный, умный, при помощи Бурдюка уже и ходил, и гарцевал, и терпел человека на себе. Но!.. Услышав в первый раз в жизни бас геликона, сорвался вдруг и отказался быть умным дальше. Муж Анны, тренеры, конюхи, милиция — все, допущенные до коня, — стояли вокруг и не хотели верить в провал дела.
— Еще раз! Бурдюк!
Бурдюк еще раз вспрыгнул на красивую конью спину. Рабфак красиво прошел круг.
— Давай! — приказал муж Анны. Человек с геликоном подошел к Рабфаку и дунул коню в ухо.
Бурдюк лежал на земле, Рабфак фыркал и не давал себя держать.
— Это конец, — сказал кто-то. — Он не выдержит парада.
— Повторить! — крикнул муж Анны.
Бурдюк сел, геликон дунул…
— Это конец.
— Повторять!!! — крикнул муж Анны: такого провала не мог предположить даже он.
Анна собрала вещи и стояла с чемоданами у подъезда. Такси остановилось.
— На вокзал? — шофер улыбался. Поехали.
— Под праздник — уезжаете? — сказал таксист. — Кто же уезжает под праздник из Москвы?
— Муж умер, — сказала Анна.
— Плохо, — таксист подумал, притормозил. Сощурился… — А хотите, я вас развеселю?
И он повез ее мимо Кремля. По набережным Москвы-реки и, чтобы уж совсем было хорошо, запел голосом Козловского:
— Москва, Москва моя, Москва моя, красавица!..
Приехали.
— Ну что, стало веселей, правда? — спросил таксист.
— Спасибо, — улыбалась Анна.
— А вы говорите: «муж!..» — и такси уехало.
Подошел носильщик, взял вещи и удивился тому, что Анна такая красивая. Потом забыл, что она красивая: надо было нести вещи, и он стал думать о том, что несет вещи.
Анна шла за ним и смотрела, какой он большой и красивый и как он легко несет вещи. И потрогала его за шею.
Анна и носильщик были у нее дома. Он отдыхал от «бешеной» любви, которую они только что, вместе, пережили. Анна, голая, сидела на краю кровати и, составив локти на колени, рассказывала: