Прорвемся, опера!

Киров Никита

— Васильев, всё-то на работе? — Шухов, куда-то мчавшийся (это его топот я слышал), резко остановился и заглянул к нам. — Значит, не устал. Возьми кого-нибудь старшего, и идите-ка в депо, да поживее, туда уже судмедэксперт и криминалист едут. По вам работа.

Глава 4

Вот же Шухов, он таким тогда всегда был, и будет потом, когда получит повышение и станет начальником УВД. Не успеешь вовремя уйти — сразу запряжёт под какую-то работу.

— Попозже подъеду, — сказал Якут, поглядывая

из-за плеча Дружинина, что он там пишет. — Закончу с этим и приеду. Сходи пока, разузнай, что и как.

— Могу я с ним, — Устинов затушил сигаретку. — Там же как раз Яха Ручка будет, давно его не видел. Соскучился, понимаешь.

Якут неодобрительно покачал головой, зная давнюю «дружбу» между Устиновым и судмедэкспертом с фамилией Ручка. Но куда им деваться? Придётся работать вместе.

— Сейчас пойдём, — Василий Иваныч склонился над Сан Санычем и начал чесать ему за ухом. — Живо там всех разгоним, да же?

Ну, прогуляться с Василием Иванычем всегда того стоит. Он болтливый, но я был рад снова его видеть. Хороший он мужик, только к нему надо найти подход.

— Саня, — позвал я собаку. — Пошли.

Сан Саныч тут же поднялся и пошёл вслед за мной, и я пристегнул его на поводок. А куда деть пса? Возьму с собой, да и тогда закрывали глаза на то, чтобы ходить на место преступления с собакой. Да и он ведь пёс почти служебный, запахи брал на раз-два, помню до сих пор, как мы с ним выследили одного идиота, который думал от нас сбежать.

По пути Сан Саныч внимательно глянул на Дружинина, а тот опасливо глянул в ответ, тут же опустив глаза, и стал писать ещё быстрее.

Устинов шёл чуть впереди, вразвалочку, только у лестницы вдруг расправил усы и спустился резвым молодым бегом. Наверное, увидел какую-нибудь следачку или ещё кого-нибудь, вот сразу и сбросил лет двадцать.

— Ща, Паха, машину выпрошу у Ермолина, — бросил он на бегу. — Чё пешком-то ходить?

Не думаю, что у него это выйдет.

Ермолин на кого-то орал, я это слышал ещё на лестнице. Старый вредный дежурный не боялся никакого начальства, никто не мог выгнать его на пенсию, зато он знал кучу законов и инструкций и яростно сражался с каждым, даже с начальником ГОВД Федорчуком. А чего бояться пенсионеру, выработавшему стаж?

Но доставалось не только Федорчуку, в отделе он пил кровь всем.

— И что? — орал он на кого-то по телефону. — По инструкции как положено? А? Вот как положено, так и сделал! И что, что начальник главка? Да хоть Бориска Ельцин, инструкцию люди поумнее тебя писали!

Ермолин с силой швырнул трубку на корпус телефона и подтянул к себе в журнал, а потом медленно поднял голову на Устинова.

— Иди отсюда, — прохрипел он и замахал левой рукой, будто отгонял от себя мух. — Иди отсюда, Устинов, алкаш старый! Иди, кому говорят! Пока делов не натворил.

— Да я ж к тебе всей душой, Афанасий Макарыч, — Василий Иваныч развёл руки в сторону. — Как к старому дружбану, а ты…

— Я всё про тебя знаю! — дежурный погрозил ему пальцем и прижал к себе журнал. — И про туалет, и про пчелу, и про

то, как ты тогда…

— Да ладно тебе. Дай машину, до депо доехать. Жмур там.

— Никуда он не денется, а ты пешком пройдёшься. Тебе полезно. Для здоровья.

— Степаныч, а ты смотрел «Городок?» — Устинов наклонился к стеклу, подышал на него и начал выводить пальцем, приговаривая: — Ужасы нашего…

— Иди отсюда! И пальцем мне тут не рисуй, в прошлый раз хватило. Иди, работай уже! Тебе вообще на пенсию пора! Чё ты ещё в отделе делаешь?

— Да кто бы говорил! — Василий Иваныч отпрянул от окна, будто его ужалили. — С самого-то песок сыпется.

Он отошёл с возмущённым видом, повернулся ко мне и виновато пожал плечами, мол, не выйдет прокатиться.

Признаться, раньше, именно в эти годы, с Ермолиным я общий язык найти не мог, и лишний раз к нему не подходил, без особой на то необходимости. Зато потом, когда старик действительно ушёл на пенсию и уехал в деревню, смог с ним разговориться, так что о его слабости я знал.

Я подошёл к окну сам. Дежурный, прижав трубку плечом к уху, набирал номер, медленно вращая диск когда-то белого, а ныне жёлтого от старости телефона. Диск тихо похрустывал.

— Чё? — грубо спросил он у меня.

Я чуть потянул собаку, и Сан Саныч поднялся к окошку, заглянув туда и вывалив язык. Ермолин чуть просветлел.

— О, Сан Саныч. У меня тут только для тебя ничего нет. Тебе же карамельки нельзя?

Любит он животинок, просто тогда я этого не знал. Любит любых, от собак и кошек до куриц и кроликов. Вот и разводит их у себя в частном доме, особенно обожает куриц.

— Афанасий Макарыч, — тоном заговорщика начал я. — Мы тут с батей поговорили, думаем, может, курочек завести следующим летом. А ты, говорят, большой спец в этом.

— Ну, чё-то понимаю, — дежурный положил трубку на место и подозрительно посмотрел на меня. — А чё за вопрос?

— Да вот тут присмотрели брам, десяток, белые такие, большие. Что скажешь…

— Бери! — с энтузиазмом прокричал Ермолин, не дожидаясь вопроса. — Бери, не пожалеешь. Несутся — во! Большие, жирные, мясо вкусное! О! — он поднялся с места и начал что-то изображать руками. — У меня петух есть, брама! Я его отдельно держу, он огромный, всех петухов побил, всех куриц истоптал, ё***-террорист! А он тяжёлый, ломает их, когда топчет. Так что, если что, могу показать, и возьмёте.

— Да без проблем посмотрим, — сказал я. — Слушай, Макарыч, я уже на вторых сутках, а мне в депо надо, Шухов отправил, вот когда вернусь…

— Тачку надо? — он поднял трубку, набрал номер и злобно проговорил: — Ефремов! Машину подготовь для оперов! Ну и что, что бензина нет? Слей откуда-нибудь! Мне тебя учить, что ли?

— Благодарю, — я потянул собаку за собой. — Потом зайду.

— Ждёт там, на улице, — дежурный махнул мне рукой.

Я вышел, придержав собаку, чтобы не напугать посетителей. А город уже проснулся полностью. Машины ездили вовсю, открывались магазины, а с рынка неподалёку доносились песни тех лет: