Прорыв выживших. Выжженные земли
Шрифт:
Казалось, Борис не обращал на противника никакого внимания. Он тоже разделся до пояса и, игнорируя дружный свист зрителей, совсем не впечатленных его размерами и мускулатурой, проводил стандартную разминку, как перед тренировкой с лейтенантом Терентьевым. Пока привычно разогревались мышцы, мозг сосредоточенно составлял план боя. «Насколько он быстр, какие точки прикрыты мускулами, как будет держаться?» На большую часть вопросов ответа не было. Неожиданно вспомнился сон двенадцатилетней давности, не дававший ему покоя после драки с ефрейтором Коротковым. Узбек заревел и в его реве, явственно послышался
Все чувства исчезли разом, как и не было. Только всеобъемлющая холодная ярость. Эта обезьяна стоит между ним и целью пути и, значит, виновата сама. План возник мгновенно, и Боря знал, что он правильный. Он спокойно закончил разминку и сделал шаг в круг: «Я приду, мама!»
Драка длилась считанные мгновения. Нахруз бросился вперед, собираясь смять противника первым же натиском. Боря ушел в сторону и кулаки, каждый размером с его голову вспороли пустоту. В то же мгновенье Юринов взвился в воздух. Серия легких, даже ласковых на вид, касаний руками и ногами заранее намеченных точек и уход назад — в сторону. Подальше от падающей навзничь парализованной туши.
Но еще до первого удара Урусов, увидев мраморную бледность, залившую лицо ефрейтора, обернулся к Мизафарову и произнес:
— Пиндец твоему Нахрузу, «зеленый» брат. А еще мне очень интересно посмотреть, как местный перворазрядник будет обыгрывать в шахматы русского гроссмейстера…
— Мама! Мама!
Худенькая, дочерна загорелая девочка, вихрем промчавшись по тропинке между столовой и домом, с разгону повисла у меня на шее. Господи, тощая-то какая! Тем не менее, ощутимо качнуло. Дочь, конечно, упасть не дала, каким-то невероятным движением заставив нашу скульптурную группу сохранить равновесие.
— Мама! Я вернулась.
Я молча глажу этого полуголого встрепанного звереныша. Повзрослела, подросла. Опять похудела. Или кажется?.. Ее любимый Коно, похожий на здоровенный шерстяной пуфик, развалился рядом и радостно скалится. Лучше бы не открывал пасть: когда не видно зубов, лежащего пса можно принять за большую подушку. Очень большую, лохматую подушку. Но подушка с десятисантиметровыми клыками… Брр… Никогда бы не подумала, что собаки могут достигать таких размеров! Наверное, есть в горном воздухе что-то, способствующее их росту. Или это Женя такой умелец…
— Мама я целый месяц буду в Лагере!
Слава богу! Может, хотя бы удастся ее отмыть и причесать! Хоть это и бесполезно: выпачкается в первые же десять минут. Господи, о чем я?! Этому исцарапанному чуду скоро четырнадцать! Взрослая девушка, так она и даст матери себя отмывать! Уже и младший справляется самостоятельно. Не могу, всё равно для меня они все крохи. И эта «гроза Лагеря» тоже.
Хм… Девушка… Синяки, царапины, разводы грязи и пота на лице, замызганная майка и шорты… Нет, я в ее возрасте была совсем другой. Меня интересовали модные шмотки. Думала, не пора ли пользоваться косметикой. Школа… фигурное катание… театр, совсем немного, за компанию с Ленкой… Ленки уже нет… театра, наверное, во всем мире не найдешь… Мы поем вечерами иногда, Митька что-то рифмует и пишет поздравления на свадьбы, но
Но я не росла в альплагере после ядерной войны. Не пасла овец, не убирала хлев, не охотилась на диких собак. Не лазила по скалам, не ночевала в снежных пещерах и не ходила на восхождения высших категорий. До высших категорий я и позже не дошла.
Моя дочь всё это делает. И довольно давно. Тряпки ее не интересуют, о косметике и макияже этот зверек не имеет ни малейшего представления, как и о кино или театре. Книжки — да! У детей повальное увлечение чтением. Читают всё подряд, не разбирая, что попалось. Санька в своё время проглотила «Войну и мир» за две недели. Но между вторым и третьим томом таким же запоем читала учебник по физике. Неделю на Толстого, неделю на Ландау…
Мальчики ее волнуют слабо. И рано еще, и слишком она привыкла к их вниманию. К преклонению не мужчин перед Женщиной, а воинов перед Богиней Войны. Не Афродита, но Афина! Этакое маленькое божество с ободранными коленками и набитыми костяшками кулаков, догоняющее архаров на скалах, и без промаха стреляющее из арбалета… Голоногое, голорукое, коротко стриженное… Способное пробежать за неполных два часа двадцать километров вверх по ущелью только потому, что «надо экономить горючку». Олег же собирался послать за ними машину. Отказались…
Боже, как же она коротко стрижется, ведь у девочки просто роскошные волосы. Их бы отрастить, хорошо подстричь или хотя бы подравнять… А она? Разве можно так: наискосок, ножом… А как-то наголо сбрила: «Мешают в бою». Да кто ж тебя пустит в бой, дурочка моя! Я всё понимаю: выживание, дикие условия… но девочка должна оставаться девочкой, а не «боевой единицей», как шутил свекор еще до войны… Дошутился…
— Мама, слышишь? Я целый месяц буду в Лагере, а потом уйду на верхние пастбища. Одна! Только с Коно и с отарой!
Ну вот. Выросла дочка. Разрешение самостоятельно пасти овец — первая ступень взрослости. В четырнадцать далеко не всем доверяют отару в одиночку. Это, кажется, первый случай… Но хоть месяц удастся пообщаться. Хотя как пообщаться, она же опять целыми днями будет носиться по лагерю…
— Поздравляю, Санечка!
— Мам, ну что с тобой? Ты не рада?
— Нет, что ты, конечно, рада! Просто задумалась. Вот что, как ты ни сопротивляйся, но я хоть немного приведу твою голову в порядок!
— Обязательно, ма! Если бабушка раньше не успеет…
— Ты обманул меня, «зеленый брат». Но я не в обиде. Хотя поединок и оказался коротким, но мои моджахеды довольны. Они еще никогда не видели, чтобы кто-то победил Дэва. И шахматы вслепую тоже оказались увлекательным зрелищем. Я буду счастлив, если когда-нибудь твой сержант даст несколько уроков этой мудрой игры.
— Ин ша Аллах, не мне тебе говорить. Но на обратном пути может и получиться. Скажи мне, Умид-ака, если можешь, Шайкенов просил нас убрать?