Прорыв. Боевое задание

Аношкин Михаил Петрович

Вздохнув глубоко, он неожиданно гаркнул во всю мощь легких:

— Привал!

Команду ждали и безропотно подчинились ей. Никто не взял под сомнение, по какому праву ее красноармеец подал. Если скомандовал, значит, имел право. Как же иначе? Утром можно разобраться, а сейчас отдыхать.

Григорий и Петро привалились спинами к сосновым стволам, вздохнули облегченно. Игонин достал из кармана брюк сухарь с ладонь величиной, разломил пополам. Сухарь намок, но не рассыпался на крошки. Взяв срою долю, Григорий ощутил мучительное желание затолкнуть в рот сразу всю половину, даже кисловатая

слюна появилась. Закусил немного еще на посту, вместе с Синицей, а потом завертелось-закрутилось.

Отломил крошку, кинул в рот и не заметил, как проглотил. Не раздумывая, чтоб не мучить себя, двумя глотками расправился с сухарем. Облизнулся. Голод только усилился. Тело, распаленное ходьбой, понемногу остывало, и Григорий почувствовал на себе неприятное, мокрое белье. Когда уходили с танкистом, отдал свою скатку Синице. Тот согласился донести ее до встречи на восточном берегу. Где же он, этот Синица? Где Самусь? Кажется, он обиделся, что Григорий с Игониным напросились в группу Тимофеева. Почему не остались во взводе? Что, Тимофеев лучше его, Самуся? А взводу ведь тоже предстояло горячее дело. Самусь даже не взглянул на Андреева, когда тот козырнул на прощание, уходя с Тимофеевым. Где сейчас батальон? Есть ли кто знакомый среди отставших? А Костя-танкист? Последний раз видели его еще на том берегу, когда он приказал Игонину и Андрееву переправляться первыми.

Петро тоже продрог и предложил:

— Ложись ко мне спиной, а я к тебе. Теплее будет. Легли спина к спине, согрелись. В лесу потихоньку смолкали голоса, отмигались красные точечки самокруток. В темную рвань сосновых ветвей заглянула с неба изумрудная веселая звездочка. Не эта ли звездочка двадцать лет назад светила отцам этих парней, славным конармейцам?

ПЕРВЫЕ ДНИ В ЛЕСУ

1

Проснулся Игонин от легкого удара в голову. Открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Потом увидел рядом круглолицего маленького бойца, который курил папироску и поглядывал наверх, на крону сосны.

— Дай закурить, — попросил Петро у незнакомого бойца. Тот без слов оторвал замусоленный конец, выплюнул его, а остатки папироски отдал Игонину. Петро с удовольствием затянулся папиросным дымом и спросил:

— Ты чего там высматриваешь?

— Белочку.

— Да ну? — Игонин пошарил глазами по сплетениям ветвей и колючек, но ничего не обнаружил. «Это она шишку, наверно, уронила, вот я и проснулся, — подумал Игонин. — Да я, кажется, и выспался, надо будить Гришуху и помозговать, что дальше делать».

Только теперь Петро обратил внимание, что под соснами скрытые мелкой порослью и просто на открытом месте лежат и сидят бойцы. Одни спят в самых неудобных позах, другие проснулись — кто курит, кто чистит оружие. А вон там шагает командир в фуражке, вглядывается в лица сидящих и спящих, и Петру очень знакомым кажется этот командир, но приглядеться пристальнее мешает поросль сосенок, разросшаяся здесь особенно сильно. Командир вышел на открытое место, и Петро узнал в нем капитана Анжерова.

— Гришуха, вставай! — потряс Игонин Андреева за плечо, а тот только

сильнее засопел. — Да вставай же, соня! — разозлился Петро. — Капитан тебя ищет!

Андреев вскочил, еще не придя в себя ото сна. Он всегда просыпался с причудами. Бывало, проспит тревогу или вскочит до побудки раньше всех, но, продолжая спать на ходу, механически делает все, что положено, хотя сознание пока не включилось в работу. Оно просыпалось у него постепенно.

Вот и теперь. Григорий хоть и стоял на ногах, но глазами хлопал бессмысленно.

— Никак не очухаешься? — улыбнулся Петро. — На-ка затянись пару раз, и будет порядок. Мне вот приятель дал докурить. Послушай, а тебя как ругают? — повернулся он к бойцу с круглым, нежным, как у девушки, лицом.

— Феликс Сташевский.

— Будь здоров, Феликс. Это Гришуха Андреев, а меня Петром мать нарекала. Смекнул?

— Смекнул, — мотнул головой Феликс.

— Люблю понятливых. А капитан, похоже, держит курс на нас.

Петро проверил, все ли пуговицы застегнуты на гимнастерке, поднес руку по привычке к голове, чтоб поправить пилотку, и только тут вспомнил, что потерял ее в бою. Встал рядом с Андреевым и спросил Феликса:

— У тебя, часом, не завалялась в сидоре лишняя пилотка?

— У меня и сидора нет.

— Совсем молодец, такой же горемыка, свой брат, У нас хоть и есть сидоры, да очень тощие. У Гришухи сидором стала противогазная сумка, в ней только книги. Незадача.

Между тем капитан Анжеров действительно направлялся к ним. Лес постепенно оживал, уже слышались голоса, кто-то разжег маленький костер — чтоб дымом не привлекать внимание противника. Анжеров шагал озабоченный, чем-то расстроенный. И никого с ним из знакомых командиров. Когда он поравнялся с сосной, у которой стояли Петро, Григорий и Феликс, Игонин громко поздоровался:

— Здравствуйте, товарищ капитан!

Анжеров вскинул свои строгие глаза и узнал в Петре бойца из своего батальона. Особенно запомнил его по Белостоку, тогда пообещал медаль за уничтоженного диверсанта. Тимофеев отозвался об Игонине так: «Парень бывалый, рисковый, но вполне надежный». И как-то потеплели глаза у капитана, он обрадовался этой встрече, будто были они давнишними, близкими знакомыми. Это, конечно, не укрылось от цепких глаз Петра. «Странный какой-то сегодня у нас капитан», — промелькнуло в голове недоумение. Петро покосился на Андреева, тот, вытянувшись по стойке «смирно», тоже недоумевал.

— Все трое из моего батальона?

— Нет, товарищ капитан. Вот он, — Петро кивнул на Феликса, — из другой части, мы сами только что познакомились с ним.

— Так, так, — проговорил Анжеров задумчиво и вдруг спохватился: — Вы садитесь, садитесь.

Приятели думали, что капитан уйдет, а он и не собирался никуда уходить. Первый сел под сосной и спросил:

— Ну вы что же? Садитесь.

Игонин — парень, посмелее — опустился рядом с капитаном, Андреев — поодаль, не в силах побороть робости, А Феликс вообще не сел — так и стоял, привалившись к сосне плечом.