Прорыв. Боевое задание
Шрифт:
— Хочу спросить, сержант, что это, у нас Афанасьев такой? Может, задумал что, как считаешь?
— Что мог задумать? Он, по-моему, болен, но скрывает. Я давненько с ним служу, по натуре он несколько скрытный, сам о себе ни за что не скажет.
— Вот я и говорю. Как вещь в себе — не отгадаешь, что у него на уме. Не задумал ли он чего-то...
— Брось, пожалуйста, — поморщился Андреев. — Ну, что ты в самом деле каждого подозреваешь?
Васенев посмотрел на сержанта отчужденно — они говорили на разных языках.
«Ну его к черту», — подумал Андреев и, отойдя в сторону, лег в траву.
...Осенью сорок
В это время шли бои за Сталинград. Засыпали и просыпались с одной мыслью: «Как там сталинградцы?» Григорий сказал Афанасьеву:
— Ты как хочешь, а у меня терпенье лопнуло — подаю рапорт.
— И я с тобой.
Рапорт дали по команде и стали ждать. Войну Григорий встретил на границе, был в окружении и выбирался оттуда с отрядом, которым сначала командовал капитан Анжеров, а затем Петька Игонин, друг Григория. Лето и осень сорок первого года прошли в боях. В начале декабря часть, в которой служил Григорий, окопалась на западной окраине Ельца. Обескровленная и измученная она храбро дралась под Ельцом чуть ли не сутки. Она отчаянно огрызалась и не отступала ни на шаг, хотя немцы молотили ее с земли и с воздуха, утюжили танками. Ночью остатки части увели за реку Сосну, которая делила город на две половины. В Елец утром вошли немцы. Продержались они здесь всего несколько дней. Мощным громом прокатилось по всем фронтам наступление наших под Москвой, а Елец оказался самым южным флангом грандиозного Московского наступления.
Но Григорий и его товарищи в этом наступлении не участвовали. Их увезли в тыл на переформирование. И с тех пор военная судьба кидала Андреева из одной части в другую, вот забросила и в мостопонтонный.
Ответ на рапорт они ждали без малого месяц. В Сталинграде уже началось окружение немецкой группировки. И тогда Григория и Женю вызвали в штаб батальона.
Сержанта пустили в кабинет командира батальона первым — так громко называлась обычная горница в крестьянской избе. За круглым столом сидел комбат, сухощавый рябой майор, а рядом с ним — молоденький розовощекий капитан, незнакомый Григорию. Капитан рассматривал вошедшего с нескрываемым любопытством. В живых карих глазах теплился благожелательный огонек.
Сержант доложил о прибытии честь по чести.
— На фронте с первого дня? — спросил баритоном капитан.
— Да.
— Образование среднее?
— Так точно!
— Родственники на оккупированной территории есть?
— Мои на Урале.
— Член партии?
—
— Знаете зачем вас вызвали?
— Я писал рапорт, чтоб меня направили в Сталинград.
— Рапорт читал. Но в Сталинград не поедете.
— Почему? — невольно вырвалось у Григория.
— Опоздали. Ваша помощь не нужна.
Григорий нахмурился: не намекал ли капитан, что рапорт поздно подан.
— Мы вас берем в батальон особого назначения, — продолжал капитан. — Будете изучать парашютное и минерное дело. Работа вас ждет интересная, но, и опасная, учтите. Мы могли бы взять не спрашивая, но нам нужны добровольцы. Итак?
Григорий не стал раздумывать, даже с излишней поспешностью, рискуя обидеть комбата, ответил:
— Я согласен.
— Отлично Товарищ майор дал указание, чтоб вам сегодня же оформили документы. Завтра утром в путь.
— Можно идти?
— Ваш командир роты, — сказал дотоле молчавший майор, — дал о вас отличный отзыв. Так что мы надеемся на вас, не уроните чести нашего батальона.
— Не беспокойтесь, товарищ майор!
— Желаю успехов, сержант! — и майор горячо пожал Андрееву руку.
Разговор с Женей Афанасьевым был еще короче. И вот в особом батальоне они уже шесть с лишним месяцев. В июне закончили учебную программу и ждали, когда пошлют на боевое задание. А их пока использовали на разминировании дорог и полей. Это тот же фронт. Но все равно готовились они не к этому... Да, готовились они работать в тылу врага, а приходится пока обезвреживать минные поля.
Андреев вдруг приметил муравья. Черный такой, лаковый, тащит на себе соломинку — наверно, упала та соломинка на землю еще перед войной, но не успела сгнить, как сгнили другие.
Чудно получается. Где-то ползают железные чудовища — танки, где-то вздымаются к небу жаркие всполохи взрывов, где-то небо бороздят хищные железные птицы, где-то взрывчаткой крошатся города, а вот здесь, в этом маленьком мирке, ползет по своим делам черный лаковый муравей, тащит свою соломинку, и все ему нипочем. Он пережил огненную кутерьму, когда здесь день и ночь грохотала война, его не смешали с землей гусеницы танка, его не погубило ничто, как нельзя, в конечном-то счете, уничтожить живое.
Андреев глубоко ушел в свои мысли и не скоро услышал взрыв и следом истошный крик Трусова:
— Афанасьев подорвалси-и-и!
А когда услыхал, Андреева словно пружиной подбросило. Каким-то обостренным зрением он увидел, что весь взвод, разбросанный по зеленому полю, остановился, замер, и внимание всех обращено в центр, где лежал Афанасьев. Васенев бегал взад-вперед по дороге и, размахивая руками, кричал:
— Осторожнее! Я приказываю — осторожнее!
Но и без этого призыва все понимали, что надо осторожнее, потому и не могли бежать на помощь пострадавшему. Женька лежал на земле, истекал кровью и слабо стонал.
Наконец, Андреев плюнул на осторожность и ринулся к Афанасьеву. Бежал и не думал, что в любую минуту может сам подорваться на мине. Хотя в этом месте поле проверено, однако кто может поручиться, что где-нибудь под широким листом репейника не притаилась такая же мина-пудреница, на которой покалечился Афанасьев?
К Афанасьеву спешил еще Мишка Качанов. Он скакал по полю, как козел, делая двухметровые прыжки. Васенев грозно потрясал кулаками, бессильно ярясь на Мишку:
— Назад! Назад!