Прорыв. Боевое задание
Шрифт:
— Так ведь то там, а то тут.
— А голова у тебя везде одна — и тут и там. Верно?
— Не знаю, — пожал плечами Лукин.
— Философ, не знает про свою голову, — улыбнулся Андреев и зашагал к речке. Первые, еще сонные лучи солнца, красноватые и не жаркие, упали на землю и зеленая росная земля заискрилась — заиграла соцветьем радуги.
4
В начале лета, когда половина первого взвода во главе с лейтенантом Ворониным улетела в тыл врага, в роте все были взбудоражены. Воронинцам откровенно завидовали, хотя и понимали, что кто-то из них мог с задания и не вернуться. Минеры тогда
И петь хочется. И пели. Андреев орал во все горло «Москву майскую», его слышали на земле. Потом инструктор выговорил:
— Крику много, Андреев. Непорядок!
Улетели воронинцы на задание и не было от них вестей целый месяц. Думали — пропали ребята. Но однажды прибежал в поле, где взвод занимался тактикой, Мишка Качанов, дежуривший тогда на кухне, и ошарашил:
— Ребята, воронинцы вернулись!
— Брешешь, — не поверил Лукин.
— Брешут собаки и такие, как ты, — окрысился Мишка. — У самого Воронина орден Боевого Знамени, а у ребят у кого что — и медали, и «Красные звездочки».
Какие уж тут занятия тактикой. Да всем и осточертело одно и то же — атаковать воображаемого противника, елозить по-пластунски, кричать до хрипоты ура. Тут зря силы убиваем, а там. люди немцев бьют, ордена зарабатывают. Стали просить Васенева, чтобы разрешил вернуться к землянкам, но лейтенант уперся: не полагается и баста! Занятия есть занятия, тяжело в ученье — легко в бою. Это была его любимая присказка, в любых затруднительных случаях он ею прикрывался.
Но спасибо Курнышеву. Когда приунывшие ребята опять рассыпались в цепь, чтоб атаковать безымянную высоту, прибежал Воловик и передал приказ командира роты вести взвод домой. Рота расселась возле речки на лужайке, и лейтенант Воронин, щупленький и белобрысый, с новеньким орденом на гимнастерке, рассказывал, как они воевали в тылу врага, как их приняли партизаны, и все выходило как-то уж просто и обыденно. Ворвались на узловую станцию, прогнали оттуда фашистов, подорвали все, что можно и нужно подорвать — водокачки, паровозы и прочее, без чего не может жить ни одна станция. Ну, рвали еще мост, заряд рассчитали заранее — что тут сложного? Собственно, досталось-то больше всего партизанам, это они воевали, а подрывники, следом за ними завершали дело.
Ребята ловили каждое слово лейтенанта. Шутка сказать — партизаны отвоевали у фашистов железнодорожную станцию и пустили на воздух со всем ее имуществом. И не где-нибудь, а в их же собственном тылу. Можно вообразить, какой гром получился, какая паника началась у фрицев. И не кто-нибудь участвовал в этом налете, не безымянные ребята, а свои, из одной роты. Они сидят дружной кучкой, спаянные опасной вылазкой в тыл врага. У
Качанов горячо шептал сержанту на ухо:
— Ничего, и на нас хватит станций и мостов!
Когда Курнышев объявил перекур, воронинцев окружили плотным кольцом, тискали руки, хлопали по плечам, щупали новенькие ордена и медали, словом, всеми способами старались выразить свое одобрение и восхищение их подвигом, а потом допрашивали с прокурорским пристрастием о самых незначительных мелочах, какие встретились им и какие могут встретиться каждому. И вот тогда, от воронинцев, бойцы услышали о Старике, о боевом партизанском разведчике.
После воронинцев улетели на задание ребята из другой роты, которые в тылу врага пробыли неделю. Они тоже подтвердили, что немало наслышались о Старике.
Теперь очередь за Андреевым и его товарищами лететь в тыл врага.
В путь их снаряжал весь взвод. Укладчики проверяли парашюты, а некоторые укладывали заново. Мастера по оружию придирчиво осмотрели автоматы. Ишакину пришлось расстаться с карабином. По приказу Курнышева старшина ворча поменял старые гимнастерки и брюки на новенькие, Андрееву выдал добротные кирзовые сапоги.
На душе у него было тревожно от ожидания чего-то необыкновенного. И еще остался горький осадок от утреннего разговора с Васеневым. Лейтенант не сразу открыл Андрееву, кого же думает взять на задание. К нему обращались многие, а он никого не хотел слушать. Наконец, Андреев не выдержал и сам подошел к нему.
— Все-таки пора принимать решение, — сказал Андреев. — Ребята волнуются.
— Придет время, скажу. Я еще с Курнышевым не согласовал.
— Но мне-то можешь сказать?
Васенев посмотрел на сержанта цепко и недовольно, однако открылся.
— Полетишь ты, Качанов, Рыбкин и Ибатуллин.
Григория охватила досада. Неужели лейтенант так и не изучил своих людей? Рыбкин парень тихий, неприметный, исполнительный. Видимо, это и подкупило Васенева. Но Рыбкин для выполнения задания не годился. Потому что самостоятельность таких людей пугает, в одиночестве они теряются. А ведь на задании каждый обязан уметь действовать в одиночку, в зависимости от обстановки. Вот это-то и хотел объяснить Андреев лейтенанту, но тот не стал слушать. Андреев, закипая, тихо спросил:
— Разрешите обратиться к капитану?
— Не разрешаю.
— Тогда освободите меня от задания.
— Боишься?
Григорий скрипнул зубами, так его еще никто не обиход. Глубоко выдохнул и сказал, не повышая голоса:
— Нехорошо пользоваться запрещенными приемами, лейтенант. Нечестно и несолидно. А к Курнышеву я пойду, иного выхода у меня нет.
Васенев и сам понял, что хватил через край. Андреев, конечно, не испугался, это ясно. И он добьется, чтобы остаться здесь, а без него Васеневу будет туго. И к тому же, он боялся объяснений с Курнышевым. Лейтенант чувствовал, что командир роты относится к нему с неприязнью и в этом споре — кого взять на задание — может поддержать Андреева.
— Колючий ты стал, Андреев, хотя меня обвиняешь в этом. Чуть что — иголки наружу. Чем тебе плох Рыбкин?
— Я ж объяснял: Рыбкин жидковат. Не сумеет действовать самостоятельно. И сам пропадет и нас подведет.
— Ну хорошо, кого же хочешь?
— Ишакина.
— Я так и думал. Но ты знаешь, что он был уркой?
— Был, но надо забыть.
— Ладно. Пусть Ишакин.
— А вместо Ибатуллина предлагаю Трусова.
— Ибатуллин чем не пришелся?