Прорыв. Боевое задание

Аношкин Михаил Петрович

Усач Рягузов по поводу всей этой истории глубокомысленно выразился так:

— Старые люди верно подметили: осина и без ветра шумит.

3

Давыдов обменялся со штабом фронта радиограммами. Анюта, отстукивая текст, затылком чувствовала над собой сердитого комбрига.

«Штаб фронта. Винтовочных патронов нужно 30000. Шлите патроны ТТ 60000 и тонну взрывчатки. Необходимо для выполнения вашего задания. Давыдов».

«Давыдову.

Самолеты будут ночью. Организуйте прием, выставьте сигналы: три костра треугольником, при появлении самолетов над площадкой вращение фонарем по кругу. Отсутствии фонаря — вращение факела».

Раньше назначались только костры. Однако полицаи приспособились и тоже стали жечь костры. Летчики путались, сбрасывали груз врагам. Поэтому установили дополнительный сигнал, который всякий раз менялся. И случаи перехвата грузов прекратились.

Давыдов еще с вечера облюбовал просторную вырубку, наметил места, где готовить костры, и специально выделенная рота занялась подготовкой площадки к приему грузов. Очистила ее от сучков. В трех точках, указанных комбригом, выросли огромные ворохи хвороста.

Получив ответную телеграмму из штаба, Давыдов улыбнулся и сказал весело:

— На сегодня все, Аннушка!

У него всегда поправлялось настроение, когда Большая земля обещала прислать самолеты.

Отряд готовился к приему грузов. Группе Васенева выпала, как показалось вначале лейтенанту, пустяковая работенка — следить за самолетами, считать мешки, которые они сбросят на парашютах, и засекать места, куда они упадут. Но Марков, участвовавший в таких делах не первый раз, смотрел на задание несколько иначе, считая его самым трудным.

— Чего ж трудного? — спросил Качанов. — Вот если бы нас заставили подпрыгивать да с самолетов стаскивать, было бы трудно. Пешком на небо не залезешь.

— Веселый ты, хлопец, — возразил Марков. — Лес густой и большой. Попробуй найди. Первое время мы тоже так — отыщем! Запросил Давыдов однажды патронов. Сбросили нам мешки, а патронов нет. Комбриг снова радиограмму — за продукты спасибо, но отряд сидит без патронов. А оттуда отвечают — патроны тоже сбросили. Стали прочесывать лес, над которым летали самолеты. Нашли рожки да ножки — сам мешок и стропы. Патроны исчезли.

— Кто же их взял? Немцы?

— Нет, отряд Ромашина. Проходил лесом и обнаружил наш мешок. Пришлось запрашивать еще.

— Хитрое это дело — партизанская наука, — качнул головой Качанов. — Думаешь, мелочь, пустяки — а гляди какая теория и практика. А вы нас, товарищ лейтенант, заставляли больше по-пластунски ползать.

— Не лишнее, Качанов, — сказал Васенев. Ему и самому-то внове было то, что рассказал Марков. Прикидывал, как лучше распорядиться.

— Оно конечно. Что ни делается — все к лучшему.

— Сколько самолетов обычно прилетает? — спросил лейтенант Маркова.

— Чаще всего два.

И Васенев распорядился: Андрееву и Маркову считать мешки — каждому по самолету. Район площадки разделил на секторы, и каждому бойцу поручил наблюдать за своим сектором. Добавил строго:

— Внимательнее

быть! — и поглядел вопросительно на Маркова. Но Марков распоряжение лейтенанта принял, как должное, и Васенев успокоился. А успокоившись, вдруг подумал о том, что иногда до очень простых и очевидных истин путь может быть крив и долог. Ну, разве это не просто — одна голова хорошо, а две лучше? Прежде чем решить, послушай других, вдумайся в их совет — определенно получится польза. А он, Васенев, думал: коль меня назначили командиром, то что бы я ни сделал, все будет правильным. Мальчишество или глупость?

На западе отполыхала вечерняя заря.

— Завтра ветрено будет, — сказал Рягузов. — Закат багровый.

Васенев облюбовал уголок на открытой поляне, которая примыкала к вырубке с запада. Наблюдать отсюда удобно: самолеты пойдут с востока и сразу попадут в поле зрения наблюдателей. Здесь расположились и стали ждать.

Возле ворохов-костров тоже появились люди — каждая команда занимала исходные позиции. И все тихо, без суетни, четко, будто сто раз отрепетированное. Как по нотам. Андрееву это понравилось — чувствовался во всем, даже в мелочах, опытный дирижер. Собственно, Давыдов таким и был.

Качанов и Ишакин, укрывшись шинелью, курили. Андреев чувствовал Маркова. Лейтенант ушел к ворохам — что-то ему там надо было. Рягузов с цыгановатым Борисом сидели поодаль и о чем-то вполголоса переговаривались.

Ночь падала на землю тихая и теплая. Зубчатая грань между небом и лесом была чуть заметна. Стрекотали поздние кузнечики. На душе стало умиротворенно и потянуло на воспоминания. Андреев спросил Маркова:

— До войны кем был?

— Так, — не сразу собрался с ответом. Ваня. — Сам не знаю. Кончил техникум, а по специальности работать не пришлось. Комсомольским вожаком избрали.

Темная ночь барахталась в соснах. На небе звезды рассыпаны, как просо. Партизаны тихо разговаривают. Кто байки придумывает, кого воспоминания одолели, а кто, пользуясь возможностью, дремлет. Ждать не меньше часа, может и больше.

— Отца у меня не было, погиб в гражданскую, а я родился после его смерти. Сам с какого года?

Андреев ответил.

— Я с двадцатого, — проговорил Марков и, помолчав, мечтательно сказал: — Девушка мне приглянулась. Покрасивее Анютки. Беда, а не любовь. На комсомольской работе день и ночь: то собрания, то заседания, то мероприятия. А Ленка дуется — ни в кино не хожу, ни на танцы, ни домой не провожаю. Так от любви одни головешки останутся. Ничего не придумал, но свет не без добрых людей — посоветовали.

Марков сделал паузу, и Григорий понял, что в этот миг Ваня улыбается.

— И гениально! Взяли да избрали Ленку членом бюро и моим заместителем. И стали мы вместе — и на заседаниях, и на собраниях, и домой стал провожать.

— Где же она?

— Не знаю — потерялась. Разыскивал. Не нашлась.

Маркову нелегко было вспоминать. На выручку поспешил Алексей Васильевич Рягузов. Он посоветовал:

— Ты, Ваня, им про нашего комбрига расскажи.

Марков на какое-то время задумался, а потом начал: