Прорыв. Боевое задание
Шрифт:
— Здорово, коли не врешь, — отозвался хозяин.
— Я врать не люблю, я человек прямой и честный. Ого! Консервы. Да еще советские. Погодь, погодь, откуда у тебя консервы?
«Ах, ты, безногий черт! — обругал Лукин хозяина. — Не мог спрятать. Убрал бы куда-нибудь. А теперь влип!»
— Завидки, небось, берут? У меня есть, а у тебя нет?
— Не скули, Емельян! Откуда у тебя советские консервы?
— Я ж не глухой и не пугливый, чего рот-то разинул? Ох-хо-хо, — вздохнул хозяин. —
— Зубы не заговаривай, думаешь я не понимаю, почему ты зубы заговариваешь? Откуда у тебя советские консервы?
— У тебя они уже заговоренные.
— Поговори у меня! Не твое дело перечить мне!
— Не мое, так не мое. Последнюю бутылку самогонки за эту банку отдал, позавчера кореши твои тут проходили, знаешь?
— Знаю.
— Один заскочил и пристал — дай самогонки и все тебе тут. Вот и поменялись. Я ему самогонки, он мне консерву.
— Это как так последнюю? — вроде, обиженно спросил Жоржик, и показалось Лукину, будто тот сглотнул голодную слюну. «Пронесло, — облегченно вздохнул Лукин. — Ловок Емельян. И хитер — ишь какую басню придумал про банку. Вывернулся».
Жалобно пискнула дверь, и Жоржик обрадованно воскликнул:
— Вот и Ольга! Здорово, Ольга!
— Здравствуй, — тихо отозвалась девушка. — За самогонкой приперся?
— Как в воду смотрела! — хлопнул себя по колену Жоржик.
— И смотреть не надо. Глаза-то с похмелья опухли.
— Нету самогону. Я ж тебе толкую — последнюю бутылку за консерву отдал, не сообразил?
Про консервы Емельян повторил, видимо, для Оли, чтоб знала.
— Емельян Иванович, сделай одолжение, душа горит, голову мутит. Кружечку — опохмелиться?
— Нетути.
— Нетути? — вдруг взъерошился Жоржик. — Кому есть, а кому нетути? Да я, безногий гад, весь дом переверну, найду — вздерну на осине.
— Нетути горилки, — твердил свое Емельян, его не испугала угроза, привык, наверно. — Прыткий какой — сразу и про осину. Ты бы вот чем стращать-то, взял да помог.
— Я те помогу! — пригрозил Жоржик, но уже не так строго.
— У кума в Рясном жито есть, а я без коняки, знаешь? Дай коняку. Я б жито привез, самогону бы наварил. Кумекаешь?
Жоржик промолчал, видимо, соображая. Под ним опять заскрипела табуретка.
— Так и быть! — снова хлопнул себя по колену. — Дам тебе, гаду безногому, подводу. Сколько самогону наваришь — любая половина моя. По рукам?
— Прыткий однако же! — возразил Емельян. — Любую половину. Жирно не будет?
— Не хочешь — не надо. А самогону я на хуторе достану.
—
— Не на себе же везти, — сказала Оля. — А Жоржику грабить не привыкать. Соглашайся.
— Умница! — обрадованно воскликнул Жоржик. — Давай за меня замуж, а? Мне такая жена позарез нужна! За мной, как за каменной стеной. На руках носить буду, в обиду не дам. Вези, Емельян, жито! Вези и вари самогону, свадьбу сыграем — Германия ахнет! Тряхне-е-ем!
— За тебя и рябая Аксинья-то не пойдет!
— Не трави сердце, Ольга!
— Разве оно у тебя есть? Ты ж старик, у тебя и зубы-то наполовину чужие.
— Старый конь борозды не испортит!
— Истина, чего уж, — согласился хозяин. — Только беда другая — много не напашет.
— Ничего, на ее век хватит. Ничего, Ольга, за мной не пропадешь! Бери, Емельян, подводу хоть сегодня, хоть завтра. Бери, пока я добрый. Бегу-спешу! Покедова!
Табуретка скрипнула, освобождаясь от седока, половицы, прогибаясь, заскрипели.
— Я трепаться не люблю, — заявил на прощание Жоржик, — сказал женюсь на тебе — женюсь! Присушила ты меня, Ольга.
— Ничего, отсохнешь!
— А любить могу горячо... Побольше вари самогону, Емельян. Еще раз покедова!
Пискнула дверь и наступила тишина.
— Жени-их, — зло произнесла Ольга. — А глаза с перепою мутные, бр-р!
— Жених не жених, — заметил Емельян. — А на сегодня сила его.
— Я ему горло перегрызу. Пусть только сунется.
— Не хорохорься, девка. Ах, как славно с конякой-то получилось. Теперь ты и солдатика к своим увезешь.
Оля подняла крышку подпола и спросила:
— Небось, слышал?
— Слышал. Подлец ваш Жоржик. О нем веревка давно плачет.
— Завтра увезу тебя к своим.
— Знаешь, где они? — усомнился Лукин.
Она загадочно улыбнулась и тихо ответила:
— Грамотная.
2
Ольга сходила к Жоржику, обо всем окончательно договорилась. Был он уже выпивши, видимо, сходил за самогоном на хутор. Старался облапать, звал замуж, но лошадь обещал твердо, повторяя с пьяным упрямством:
— Сказано — сделано. Жора трепаться не будет. Покедова!
Лукин вволю отсыпался в своей темнице. А когда спать стало невмоготу, стал думать о своих товарищах, о сержанте, и снова сделалось ему неловко и стыдно. Они свободно могут посчитать его трусом. Откуда им знать, что он попал в такой переплет?
К вечеру в подпол спустилась Ольга. От нее пахло ромашками и мятой. В темном подполе сразу стало светлее и уютнее.
— Как нога? — спросила Оля. — Болит?