Прорывая мрак времён
Шрифт:
— О, Чёрт! — сорвалось, и Катя ухватилась за стул. Мир покачнулся, повело в сторону. Ноги ватные, колени подгибались. М-да. Сидеть — не стоять, а стоять — не идти. Даже шагнуть трудно. Тело налилось тяжестью. Пространство сузилось, крутилось каруселью. Что хотела, то и получила.
Крепкие руки, придержав за талию, не дали упасть. Катя обернулась. Симпатяга-бармен. На лице играла понимающая улыбка:
— За такую оплату такси причитается.
В желудке бушевало, подкатывала тошнота — Катя поморщилась. Всё же стоило чего-нибудь поесть, а не «заливаться» натощак. Приготовить успела,
— Ivar… — слова летели — смысл ускользал.
Низкий мужской голос отозвался на том же непонятном языке. О! Второй бармен. Наглое лицо Ивара разглядела — типичный «чеширский кот». Поглядывал оценивающе дерзко, а в речи сквозила насмешка. С точностью утверждать, что сказал гадость — невозможно, но чутьё…
— Слушай, Улик…брр… — мотнула головой. — Улярик. Уверена, не стоит меня провожать. Домой доберусь, не беспокойся, — уперлась ладонями в широкую грудь и отстранилась. — Не стоит…
— Перестань. Ты пьяна, — серьёзно заявил Улярик, придерживая. — Не допущу, чтобы в таком состоянии добиралась домой одна. Город спокойный, но всё же… Вдруг станет плохо.
Он, конечно, прав. Только настораживает. Почему она?
— О… супергерой спешит на помощь, — смеясь, уткнулась носом в крепкое плечо.
— На супергероя не тяну… — рассудительно протянул бармен, — но выпившую клиентку домой отвезу.
— И часто геройствуешь?
— Нет! — Улярик хохотнул: — Только когда отказывают…
— Даже против воли? — нарочито широко распахнула глаза.
— Уверен, — мужчина посерьезнел — Катя расплывающимся взором заметила девушку. Она замерла, прижала руки к груди и рассматривала их с Уляриком — на лице негодование. Бармен не замечал — проникновенно разъяснял: — когда завтра проснешься в своей постели, останешься благодарна.
— Да, скорее всего… — отозвалась и хмыкнула: — Но вот та девочка, — кивнула в сторону худенькой официантки, — которая на нас смотрит, расстроится, если уйдем вместе.
— Какая девочка? — он обернулся.
Катя бессильно отмахнулась — память хорошая. Официантка, которой по заднице врезали.
— Маленькая, худенькая, с большими глазами.
Улярик выглядел озадаченным. Приподняв, усадил обратно на стул:
— Ты случаем, ничего покрепче в водку не добавляла? Говоришь об официантке…
— Да, — кивнула уверенно. — Эта девочка… влюблена в тебя по уши.
— Светлана? — недоумевал Улярик. — Этой девочке… — состорожничал, — под сорок. Не назвал бы худенькой… она полновата. И это даже мягко сказать, — говорил медленно, явно подбирая слова. — Влюбленности не замечал, — растерянно покачал головой. — Она вообще странная. Думаю, потому что русская. А русскую душу, как я слышал, не понять.
Катя оглянулась — сознание на минуту очистилось, дымка опьянения рассеялась. Под сорок? О чём говорил Улярик? Официантка с поникшей головой переминалась с ноги на ногу, словно крохотный воробушек. Рядом прошёл прилично выпивший мужик, держа пару наполненных кружек со светло-коричневой жидкостью и пенной верхушкой. Его мотало сильно. Качнулся в сторону, зацепил девушку плечом. Он-то устоял — как ни в чём не
Что-то поскулила, глядя на мужчину. Он не зло отозвался и помог встать. Светлана, кивая, поправляла передник. Клиент брезгливо поморщился. Официантка стрельнула глазами на Улярика. Бармен с ледяным спокойствием отчеканивал непонятные слова, но так сухо, даже сурово. Только умолк, Катя стукнула в плечо:
— Не будь гадом. Она немного рассеянная. К тому же толкнули.
— Так каждый день, скоро у меня посуды не останется.
Он вновь протараторил официантке. Она, склонив голову, поплелась к бару.
Катя, вновь пьянея, отодвинула Улярика:
— Он тебе нравится? — бросила вслед Светлане.
Девушка обернулась и растерянно отозвалась:
— Вроде того, — прозвучал мелодичный голос на русском. Удивительная тональность, воздух словно завибрировал: — Ты русская?
— Да, — кивнула, сосредотачиваясь. — Если нравится, должна быть уверена, а не говорить: «Вроде того», — нос забивали насыщенные запахи: алкоголь, сигаретный дым, пот, ароматические масла, свежая рыба… Брр! Вонь болота: застоявшаяся, спёртая. Катя поморщилась — тошнота подступала волной. — Ты — никса [16] ?
16
Никсы — русалки или водяные.
Щеки Светланы окрасились пунцовым. Она отшатнулась, как ужаленная, и убежала, скрывшись за дверью с надписью «Ingen tilgang nektes» [17] .
Зал вновь поплыл — контуры посетителей сливались в тёмное пятно. Подступало равнодушие и апатия.
— Ты тоже русская? — прозвучал над ухом удивленный голос бармена. — О чём говорили?
— Улярик, — еле ворочая языком, положила руки на широкие плечи, — хватай её и женись. Лучше, чем ник… — вновь помотала головой, вспоминая слова, — русская, вышедшая ради тебя…Тьфу ты! Хотела сказать: устроившаяся к тебе на работу, не найти, поверь.
17
Посторонним вход воспрещён. (норв.)
Улярик обнял за талию:
— А если мне нравятся такие, как ты?
— Ошибка и блажь, — отмахнулась пьяно.
— А если я хочу ошибаться? — с лёгкостью подхватил на руки.
— А если я не хочу? — неуверенно прошептала Катя.
— Только провожу…
— Только? — посмотрела на его губы. Может уступить и оборотень вылезет из головы? А то ведь как оставалась одна, ненавистный образ выплывал, и воображение рисовало такие картинки, что жить не хотелось. Обвив шею бармена, пальцем провела по щеке с едва показавшейся щетиной: — Только…