Прощальное письмо Черного Джона
Шрифт:
Тогда Коно сам заговорил об этом.
– Работа приучила меня ничему не удивляться, – сказал он, – но сегодня утром я был просто поражен. Вы так хорошо помните меня, – и в упор спросил: – Что случилось?
Кирк, стараясь сохранить непринужденный тон, сказал, что можно, конечно, было бы позвонить и из Токио, просто хотелось удостовериться, что Коно на месте, и неожиданно спросил:
– Вы не получали письма с Окинавы?
– С Окинавы? Нет, не получал, – ответил Коно, недоумевая, отчего человек, живущий в Сеуле, задает ему такой вопрос.
– Вот как? – притворно удивленно бросил Кирк и, словно
– Ах, извините! Пожалуйста, угощайтесь, – вновь с наигранной веселостью сказал он. – Дело-то вот в чем, – пояснил он, доставая из внутреннего кармана пиджака белый конверт.
«Что это?» – подумал Коно, принимая его.
– Распечатайте и взгляните, – сказал Кирк. – На днях я побывал на Окинаве, и один солдат из Кодза попросил меня передать это вам. Негр. Не помните его? Когда-то мы вместе ездили в лагерь в Дзама по заданию редакции. Он тогда познакомился с вами, с тех пор и хранил вашу визитную карточку. Поэтому я тоже… – тут он запнулся и как-то непонятно засмеялся.
Коно помнил поездку на американскую военную базу в Дзама, но никак не мог представить, с каким солдатом-негром он там встречался и о чем они говорили. Тем более он не мог припомнить, что давал кому-то свою визитку. Это почему-то успокоило Кирка, и он с ухмылкой сказал:
– Верно, негра трудно запомнить.
Но Коно возразил:
– Дело не в том, что трудно запомнить негра, а в том, что я вообще не помню этого. Но если уж говорить о том, кого труднее запомнить, то я и янки запоминаю так же плохо, как и цветных.
В ответ на это Кирк только рассмеялся, но ничего не сказал.
Его слова не рассеяли возникшие у Коно сомнения: для чего Кирк, который должен быть в Сеуле, поехал на Окинаву в Кодза? Зачем он встречался с этим солдатом-негром? Что ему за дело до этого письма?
К тому же в местечке Кодза находится американский военный лагерь «Хейг». А «Хейг» – это цитадель секретных соединений американской армии, предназначенных для боевых действий против партизан. Именно там обучаются войне против партизан специальные подразделения – те самые «зеленые береты», которых ежедневно отправляют в джунгли Вьетнама. И еще. Согласно полученному на днях сообщению из Нахи, недавно там произошла стычка между белыми и черными солдатами. Кончилась она тем, что белые линчевали троих негров.
Коно не удержался, чтобы не задать вопрос:
– Вы часто бываете на Окинаве?
– Да нет, что вы! Недавно я съездил в отпуск в Гонконг и на обратном пути заглянул на Окинаву. – Он посмотрел на Коно широко раскрытыми глазами, словно недоумевая, чем вызван такой вопрос. До этого Исиока был всецело сосредоточен на пиве, но, услышав слова Кирка, многозначительно рассмеялся:
– Ну и ну! Значит, в качестве туриста?
– Да, по чистой случайности, – нисколько не смутившись, ответил Кирк.
Вскрыв конверт, Коно извлек оттуда фотографию размером с визитную карточку и исписанный карандашом листок, видимо письмо. На обратной стороне фотографии, тоже карандашом, было нацарапано: «Джон Кройслер, 34 года, уроженец штата Оклахома».
– Он сказал, что его отправляют во Вьетнам, – сообщил Кирк с опечаленным видом и, понизив голос, добавил: – Один из солдат, которого отправляют
– Выходит, для Кройслера это письмо может оказаться прощальным, – сказал немного захмелевший Исиока с видом профессионала. – Котян, не кажется ли тебе эта история интересной?
– Интересной?
– Ну да, интересной. Покажем это редактору?
– Конечно, покажите. Пожалуйста, – поддержал Кирк.
Но Коно не мог поверить, что Исиока говорит всерьез. Ему вдруг стало не по себе, и он умолк.
В это время взгляд остановился на танцующих. Среди них был мужчина в армейской военной форме. Коно обвел взглядом зал. Только теперь он заметил, что среди девушек, обслуживавших клиентов, было несколько светлокожих европеек. Некоторые из них были одеты в короткие китайские халаты с разрезами, обнажающими ноги. Коно слыхал, что за последнее время в Токио появилось много иностранок этой профессии, но собственными глазами видел их впервые и даже не знал, что и сказать.
Он взглянул на часы: было уже начало десятого. Через час ему уже надо быть на работе. У Коно было тягостное ощущение, будто он забыл выяснить у Кирка что-то важное. Но в то же время он понимал, что дальнейшие расспросы все равно ни к чему не приведут. Он спрятал во внутренний карман пиджака письмо Джона Кройслера и поднялся, подавая пример Исиоке.
Видя это, Кирк засуетился, попытался остановить их, но Коно откланялся, сказав, что пора на работу.
– Ах вот как! Очень жаль. Я позвоню вам дня через три. Пожалуйста, не забудьте о моей просьбе. – Тут Кирк извлек из кармана пачку сигарет и протянул их со словами: – Южнокорейские. Попробуйте. – На пачке было написано: «Синтанджин».
Выйдя на улицу, они сели в такси. Дождь прекратился. В машине Исиока, повернувшись к упорно молчавшему Коно, спросил:
– Ну, что думаешь делать?
– Во всяком случае, пока нет перевода, ничего сказать нельзя, – ответил Коно и добавил: – Я сам хочу разобраться в этом деле.
– Не возражаю, – пожал плечами Исиока, – однако, если письмо удастся напечатать у нас, почему бы не попробовать? Хотя делай как знаешь. Все равно его пошлют на войну. Тут надо все хорошенько взвесить, чтобы не прослыть «лжеджентльменом» вроде меня, – закончил Исиока.
Когда они вернулись в Сибуя, Исиока сказал, что сегодня он отдыхает, и распрощался; через мгновение его раскрасневшаяся физиономия скрылась в толпе.
Придя на работу, Коно сразу сел за перевод. Занятие это было непривычное для него, и пришлось заглядывать в словарь из-за каждого слова. Посидев около двух часов, Коно кое-как завершил перевод, но не был уверен, все ли понял правильно. Ему очень не хотелось показывать письмо постороннему человеку, но делать было нечего.
Вынув из конверта листок с письмом Кройслера, он отправился в бюро переводов отдела зарубежных новостей.