Прощальный дар черно-белого бога

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В коллаже на обложке использована фотография:

Аквамарин…

Небо цвета аквамарин… Раньше Никита не знал, что этот голубовато-зелёный тон, в который были окрашены небеса, называется именно так: аквамарин. Он подумал, что цвет ему не нравится: слишком глубокий, бездонный.

Под этим однотонным небом серыми красками тускнело кладбище. Даже не кладбище, а квинтэссенция всех захоронений в мире, распростёртая на сотни километров вокруг. Плотно стоящие плиты покосившихся надгробий наползали друг на друга. Ветхие скособоченные кресты, почерневшие от времени, покрывала плесень. Разбитые каменные дорожки петляли между плит, оградок и чахлых островков травы.

Никита сидел на пригорке в позе Голлума: на корточках, сильно ссутулив тощую спину и опустив голову. Он обнаружил, что его руки и ноги вытянулись и покрылись фиолетовыми трупными пятнами. Кожа посерела и сморщилась. На голове почти не осталось волос, а те, что ещё держались, свисали тонкой, свалявшейся паутиной.

Слева от него находился древний склеп, стены которого поросли мхом. Кованая решётка на входе была сорвана и валялась на земле. Справа, на периферии, примерно в полукилометре, в дымке проступали призрачные контуры циклопической башни, уходящей верхушкой в самое небо. Подножие башни опоясывал небольшой аккуратный садик с цветами, деревцами и подстриженными кустиками по периметру.

Вдруг что-то зашуршало. Звук шёл из недр склепа. Никита вгляделся во тьму и увидел мужчину. Тот выбирался из гроба, цепляясь за бортики руками. Трухлявое дерево ломалось под пальцами. Он пытался вылезти, не упав. Послышалась негромкая брань.

Небо сгустилось, и теперь аквамарин отливал тёмно-синим с нотками болотной зелени. Неприятный, мерзкий свет превратил кладбище в психоделический трип наркомана.

Мужчина наконец-то выбрался из гроба, разломав его почти до основания. Он отряхнулся и вышел из склепа, с благоговейным выражением глядя на простирающуюся перед ним тоскливую и мрачную панораму. Никита понял, что это Лудифик: именно таким его изображали на распятии, на иконах и в иллюстрированных религиозных книгах. Это был мужчина средних лет с бородой, каштановыми волосами до плеч и каким-то странным блеском голубых глаз. Или глаза были карими? Никита не смог рассмотреть – сидел слишком далеко. Свободное одеяние Лудифика – кажется, оно называлось «риза» или «хитон», – было в бурых пятнах плесени. Местами оно было порвано: видимо, выбираясь из гроба, он зацепился за острые края. Кое-где ткань обветшала и протёрлась. В волнистых волосах застряли труха и щепки.

Никита осознал, что Лудифик мёртв, и давно. Нет, не так: если верить Ветхому завету, его убили больше двух тысяч лет назад. Распяли на кресте, но он воскрес и отправился… Куда? Неизвестно. Возможно, в свой небесный дом, к Отцу. Но здесь, в этом месте – и речь идёт не о погосте под неприятным тёмно-аквамариновым

небом, а скорее о некоем домене, – он жил когда-то. Жил, вероятно, человеческой жизнью, а потом умер. Его похоронили. Но он восстал.

Знания об этом всплыли в голове Никиты сами собой. Он уже давно не задумывался, кто их туда поставляет: слишком страшно было узнать правду. Он просто сидел на холме и смотрел. Наблюдал, как мёртвый Лудифик медленно бредёт по кладбищенской дорожке между надгробий и распятий, обводит мерзкое окружение благоговейным взором и улыбается. Сквозь его посеревшие губы виднелся щербатый рот. Двух передних зубов не хватало, остальные были гнилыми и почерневшими. Он был мёртв.

Лудифик развёл руки в стороны ладонями вверх. Рукава хитона свисали лохмотьями.

– Встань и иди! – громко сказал он. – Встаньте все и идите за мной! – Его голос слегка надтреснут: голосовыми связками давно не пользовались. – Встаньте, братья!

Лудифик не останавливался. Он шёл прямо, высоко подняв голову, с руками, разведёнными в стороны, и голос его становился всё громче:

– Встаньте все, братья мои! Следуйте за мной!

На слове «мной» он натужно закашлялся и слегка согнулся, держась за живот.

Но ничего не происходило. Кладбище по-прежнему безмолвствовало в омерзительных тонах аквамарина. Никита сидел молча, наблюдая, как мёртвый Лудифик остановился и начал удивлённо озираться.

– Почему? – растерянно пробормотал он, осматривая свою грязную ветхую ризу и с недоумением проводя рукой по спутанным волосам. – Что происходит? – В его голосе появились нотки возмущения, и только теперь он заметил Никиту. Глаза – то ли голубые, то ли карие – недобро посмотрели на тощее сморщенное существо на пригорке.

– Что случилось? – требовательно спросил он.

– Ты умер, – ответил Никита. – Ты уже никого не поднимешь из могилы, сын Бога. При жизни ты был некромантом, но после смерти ты бессилен.

– Я не могу умереть! – яростно закричал Лудифик и угрожающе шагнул в сторону пригорка, но вдруг остановился, как будто наткнулся на невидимую стену. Его лицо стало задумчивым. – Действительно… Я не осознаю, что мёртв, – пробормотал он. – Мы проиграли.

Никита смотрел на него, ожидая последней фразы. Он откуда-то знал, какой она будет. И она прозвучала.

– Мы проиграли, – произнёс мёртвый Лудифик. – И даже наш прощальный дар под угрозой…

Аквамариновое небо над головой почернело так внезапно, как будто кто-то щёлкнул выключателем. Исчезли надгробия, кресты, дорожки – исчезло всё кладбище. В этом мире сплошной темноты в круге мёртвого серого света остались лишь холмик с сидящим Никитой и Лудифик.

– Даже наш прощальный дар под угрозой исчезновения… – печально произнёс Лудифик, а потом вскинул на Никиту злобный взгляд и пригрозил ему пальцем. – И виноват в этом ты, похититель снов!

Вспышка!

Перед глазами. В мозгу. Во всех клетках организма.

Как будто холодная голубая луна внезапно взорвалась прямо перед лицом, замораживая синапсы. В это мгновение связь между нейронами и эффекторными клетками впадает в краткосрочную кому, почти исчезает. Передача нервных импульсов вязнет, застывает, и, как сквозь толстый слой ваты, слышатся голоса. Кажется, что ты бредишь слуховыми галлюцинациями.